Венера туберкулеза - Тимофей Фрязинский

- Мельница, - говорил я ему, - перестань бояться. Тебе нечего здесь боятся. У нас же пол Района знакомых с пушками.

Я назвал ему несколько знатных имен. Он сжался.

- Ага, - подумал Мельница, - если на счет моей квартиры еще и бандиты подвязаны, то вопрос о моей жизни решен. Эти так просто прощать меня не будут.

- Простите меня хоть вы, - жалобно начал он.

- Да, за что?

Мельница заплакал, я почувствовал себя виноватым. Наверное, не специалисту лучше с ним вообще ни о чем не говорить. Передо мной сидел безумец. Безумие – это складный мир, выстроенный в мозгу, параллельная реальность, филигранность которой сопоставима с настоящим, однако, в отличии от настоящего, существующего вне нас, безумие – не более, чем проект работы мозга человека. Гениальность и ничтожество в одном флаконе. Сумасшедшие мысли тревожат без передыха, и ничего с этим не поделаешь. Это как встроенная программа. С тех самых пор за Мельницей стали следить неизвестные, после каждой вечеринки все больше и больше.

- Черт, - иногда он выдавал мысли в слух, - опять этот оранжевый «Москвич».

Когда человеку кажется, что за ним следят, но он не знает, кто именно это делает, то рождается предположение, что на их стороне может быть любой. Теория заговора. За человеком могут следить, его могут пытаться уничтожить, с ним могут избегать общаться. Отщипываются те куски реальности, которые можно поставить на внутренние рельсы, чтобы смотреть на мир по накатанной. Многие, если не все беды людей, живут лишь в их сознании. Заговоры обязательно существуют, если в них верить. Верят в них те, кто допускает, что Землей руководят люди, хотя как люди могут руководить здесь чем-то, если ни один человек не знает того, что с ним будет завтра. Однажды я вышел вечером на прогулку и, руководствуя свои действия, не планировал, что на следующий день проснусь в своей кровати, а под глазом будет стоять здоровенный синячина. Я совершенно не помнил, как он у меня появился, меня штормило и я блевал в унитаз водой, которой тщетно пытался подавить сушняк. Скотина.

- Ты набычил на каких-то телок, с ними был парень, он тебя и отхерачил. На плешке. Я подбежал, вроде все замялось. Потом ты на лавочке спал, я тебя еле до дома донес. На ступеньки тоже завалился, - мы пили вчера по барам с Кирпичом, и он, в отличие от меня, помнил все.

Ненавижу себя. Ненавижу. Ведь все так было хорошо. Я стал чувствовать себя действительно серьезным настоящим человеком, без дерьма. А тут такую гадость выдал. Пальто и джинсы валялись грязными, боты насквозь мокрые. Фу. Фрагментик резюме. Ощущение собственного позорного поведения секли душу. Слаб я, слаб. Урод. Я – урод. Маму расстроил. Она так надеялась, что я повзрослел, что больше не повторится пьянок, заблеванной одежды, драк, исчезновений из дома в неопределенном направлении на несколько суток, резких потерь аппетита. А тут, опять волнения.

- Ну, сколько можно!.. Сдохнешь когда-нибудь под забором.

И сдохну. Если не изменю этот мир, изменив себя. Если не умеешь тормозить, не садись за руль вообще. Я ни один раз зарекался бросить притрагиваться к спиртному. Ну его на хуй! Как попаду под разлив, так все – пиздец. Че делаю – не помню, а на следующий день меня ждут только сожаления о том, что долбанул первую рюмочку. Так и умрешь в бессознанке. Бессознанка – это когда себя не контролируешь, когда ты – это не ты, когда ты – это тварь, безответственная даже за себя самого, иначе в луже я бы не валялся. Трезвое ясное сознание достойно уважения, замутненность – это слабость, иногда приятная, ведь напряжение всегда снимается с кайфом, однако восстановить былую силу не так уж и легко, как ее разрядить. А разрядился я за те праздники порядочно. Сначала был «Космопрот», затем пьянка, теперь, хотя суп еле влез в меня, я, одев чистую одежу, поехал мутить телок. Узбек, с которым мы уже не однократно снимали баб и приводили их на его хату, звал меня на проституток. Сложно отказаться. Денег у него много. Отдел по борьбе с экономическими преступлениями. И проблем тоже много.

- Стресс постоянный, нервы. У нас все вокруг бабок крутиться. Напряженно. Чувствуешь себя каким-то вымогателем. Снимаюсь водкой.

И воздастся вам за дела ваши. Однажды Узбек познакомился по работе с продавщицей, она в чем-то там по законам проштрафилась, и стала его любовницей. Трахнулись, она стала клянчить из него деньги. Чувствует, где маслом помазано. Ей надо все чаще и все больше. Денег, конечно. Девочка переходит все границы.

- Узбек, я заняла денег, купила себе новый сотовый, надо отдать.

Такие отношения стали ему в тягость, Узбек посылает ее подальше. Коварство женщин не знает границ. Начинается шантаж.

- Узбек, я записала на сотовый наши некоторые разговоры, где ты о деньгах говоришь. Пойду, отдам записи своему дяде, он в ФСБ работает, скажу, что ты меня обидел. Мне кажется, нам нельзя расставаться. Я так тебя люблю.

Продавщица – одинокая мать. А шантаж – это обоюдомерзкое предприятие. И он – коррупционер-взяточник, и она – сука. Заложники своих ничтожеств. Столкнулись, как в море корабли. Ощущают ли люди отвращение к себе, когда совершают гадости? Рано или поздно – да. Когда с ним делают тоже самое. Жизнь расставляет все по своим местам. И лучше понять это тогда, когда можно еще что-то исправить, чем лежа на смертном одре, когда остается только ужасаться всему, что натворил, и подыхать уродом. Хотя все может развернуться так, что даже одуматься не успеешь.

- Человека сбили…

И в воздухе что-то вздрогнуло. Лица испуганно очнулись и прильнули к замерзшим окнам. Во мраке будничного вечера, на темном асфальте Щелковского шоссе, неподвижно лежал человек. Нищая, зеленая куртка задралась, и голое тело на морозной земле пугало итогом. Двое вокруг человека не суетились, поток машин медленно проезжал мимо. Гонишь себе, гонишь, магнитола, новые чехлы на сиденьях, а тут – бах – мощный сигнал реальности глушит все остальные волны в твоем мозгу. Смерть рядом. Хотя бы на миг яснее этого ничего нет, и его сразу хочется затмить обыденностью. Мы забываемся мечтами о модном платье сезона весна/осень 2005, мы загружаемся знаниями новых компьютерных программ, мы зачитываемся газетой «Окна», мы забиваем свою жизнь тысячами других фетишей – всем, вокруг чего крутится наш планетарный мегаполис. Фабрика желаний. Лишь бы не думать о страшном конце. Но ведь если есть финиш, значит, есть судья, который когда-то дал каждому из нас старт в этом марафоне по лабиринтам судьбы. Только при помощи нанотехнологий в нем удалось наконец-то установить первый рекламный баннер. «Мнемонирование зерен вечной судьбы». Нить Ариадны предоставляется каждому, кто готов рискнуть во тьме найти любовь. Индустрия фетишей – это путь по освещенному тротуару, где все лучшие места уже скуплены другими. Итог все равно неизменен – смерть – цель, к которой нас приведет любая беговая дорожка, но вернуться и пройти другим путем уже будет не возможно. Твой выбор – это поступок, и он – безвозвратен. Направо пойдешь – ничего не найдешь, налево пойдешь – сам пропадешь, прямо пойдешь – коня потеряешь. Другого такого случая может больше не представиться, поэтому только решительность позволит тебе сделать шаг в неизвестность, где ты будешь первым. Первопроходцы никогда не знали, что их ждет впереди, и получали за свою смелость все, что попадалось на пути. Случайность мощнее ожиданий. Несколько лет назад мы жрали в столовке на «Бауманской», это был полубомжатник для простых работяг с дешевой и сомнительной хавкой, в кругах студенческой бедноты района известной, как «Три коня». Смерть везде. Мужик зашел сюда пообедать, кость застряла где-то в горле, мы безуспешно пытались ее вытащить, он все равно умер на кафельном полу. Рядом осталась стоять его одинокая жена. Пол часа назад они строили какие-то планы. Непредсказуемость – это стиль жизни, которому нас учит смерть. Лучшие моменты жизни случаются внезапно. Авантюристы в почете у Бога, ведь самых потрясающих успехов добиваются именно они. Фортуна улыбается тем, кто, доверяясь ей, сжигает за собой все мосты. Когда есть, куда отступать, человек всегда будет цепляться за жизнь и капитулировать перед смертью, бежать, бросая самое бесценное, друзей, родных, честь, совесть, мужество; когда ты решаешь для себя, что терять в этой жизни больше нечего, страх смерти проходит, и позиции не сдаются. Жизнь – это смерть. Страх смерти – это страх жизни. Он, страх смерти, единственный и многовековой рабовладелец человеческих сердец, основным инстинктом рулит нами в самых ответственных моментах, и мы, подчиняясь ему, поворачиваем на тропинку, идущую в обход, кустами, прячась, ползком, дрожа, на цыпочках, вместо того, чтобы идти по жизни прямо, с гордо поднятой головой и чередой геройских подвигов за спиной, тем более, что смерть, слепая к раскладам материального мира, вездесущая, безостановочно ведет интимный диалог исключительно с твоей душой, и посему нередко представая третьим лицам вопиющей случайностью.