Нефритовый Грааль - Аманда Хемингуэй

— Секрет? Боже упаси! Чаша хранится у какого-то австрийца; отец его был дворянин, граф, а прадед служил в «СС». Бирнбаумы были очень богатой еврейской семьей, крупными коллекционерами живописи и антиквариата. Естественно, нацисты с ними разделались, и прадед — граф фон Хольстен-Пилс или как там его — прикарманил большую часть добычи. После его смерти следующий отпрыск графского рода старался сидеть тише воды ниже травы, надеясь, что украденное останется незамеченным в общем потоке фамильных ценностей предков. В прошлом году графа разбил паралич, что сильно ударило по благосостоянию семейства, и его сын решил пустить часть богатств с молотка. Связался с «Сотбис» — не знаю, почему он выбрал именно Лондон; быть может, в Германии о наследстве вынюхивает какой-то потомок Бирнбаумов или здесь он надеется продать товар подороже. Очевидно, большинство предметов, выставляемых на аукцион, английского производства. В общем, граф предъявил «Сотбис» некую чашу с родословной — возможно, он считает, что прадед приобрел ее законно. Один мой знакомый, который там работает, обратился ко мне. Он понятия не имел, что я могу заявить на чашу права, просто хотел навести справки. Само собой, я ему ничего не сказала. Я намерена добраться до того запрещающего документа первой. Как говаривал мой отец, никогда не стреляй, пока не увидишь белков глаз. Прошу заметить, он имел в виду охоту на оленей, а не ведение военных действий.

— Так, значит, война, да, Ровена? — вкрадчиво спросил Бартелми. — Ты впрямь веришь, что эта чаша — удача Торнов?

— Я торгую антиквариатом, — ответила она. — Этот предмет принадлежал моей семье. Его необходимо вернуть. Не знаю насчет удачи. Мой отец в нее верил, и дед тоже. Я ко всему отношусь скептически, и все же эта вера есть: она у меня в крови. Когда говоришь о чаше, обязательно встает вопрос крови. Если предположить, что она и впрямь Грааль и подобная вещь вообще существует…

— В том-то и вопрос, — согласился Бартелми. — Кровь Христова, кем бы он ни был…

Голос его доносился до мальчика словно бы издалека.

Натан сидел, будто кол проглотил, не в силах пошевелиться. Казалось, язык прилип к небу. Мальчик хотел произнести хоть что-нибудь — закричать и нарушить чары или транс, которые его сковали; но чем усерднее он старался, тем труднее становилась борьба.

— Ты скептик, как и я, — продолжала Ровена Торн. — Ни единого доказательства существования Грааля — ничего, кроме легенд. Двоюродная прабабка Верити говорила, что Джозевий вполне мог быть Иосифом Аримафейским — тем самым, что якобы отыскал черепки Грааля и вывез их в Англию. «Откуда ты это взяла?» — спросил ее мой отец. Мы знаем, что Джозевий умер около 660 года нашей эры — точная дата не так важна, хотя где-то она зафиксирована. Если он причастен к событиям, связанным с Распятием, то, значит, он порядочно задержался на земле.

— И как же сей факт объясняет семейная легенда? — поинтересовался Бартелми.

— Якобы он жил несколько веков, продав душу Дьяволу, — я же говорила, что где-то тут вмешался черт. Даже рассказы звучат нелепо. То ему доверены святые останки, а то вдруг он заключает сделку с Сатаной. Ни то, ни другое не правдоподобно.

— И что же пришлось ответить твоей прабабке? — полюбопытствовал Бартелми. — Ты не помнишь?

— Она сказала, что Грааль — зло, а не святыня. Король Артур со товарищи все не так поняли. Прабабушка была убежденной христианкой: считала чашу языческой вещью, неким сувениром с места преступления — самого страшного преступления в истории мира. Она считала, что мы должны беречь сосуд, чтобы он больше не причинил никому вреда. В старости прабабка немного тронулась рассудком. И все же ей это казалось логичным.

— Чашу когда-нибудь датировали по углероду? — задумчиво проговорил Бартелми.

— Не думаю. Если только графы этого не сделали. Забавно, о том же мне твердил приятель из «Сотбис». Ведь если чаше две тысячи лет, она вполне достойный претендент на легенду о Граале. С другой стороны, если она изготовлена в средние века…

— Именно.

— В любом случае для меня ничего не меняется. Так или иначе, чаша принадлежит Торнам. — Упрямая складка залегла вокруг рта, потеснив ироничное выражение лица. — Я должна вернуть ее.

Натан, почувствовав, что снова способен двигаться, заерзал на стуле и потянулся, чтобы потрепать Гувера за загривок.

— Еще не пропало желание помогать? — спросила у мальчика Ровена Торн. — Конечно, искать клочок бумаги — это тебе не клад выкапывать; но для меня он может оказаться истинным сокровищем. За него ждет достойная награда, обещаю…

— Все в порядке, — отозвался Натан. — Вознаграждение меня не интересует. Я и так буду искать.

— Молодец парень. Видно, вас правильно учат в Ффилде, а? Лучше, чем в школе Кроуфорда. Похоже, там ученики только и делают, что колются и избивают учителей.

Поскольку и Хейзл, и Джордж ходили в ту самую школу, Натан знал, что Ровена несколько преувеличивает, но решил не возражать.

— Он унаследовал принципы поведения от матери, — вежливо вступил в разговор Бартелми.

Ровена Торн поставила чашку.

— Пожалуй, мне пора. Спасибо тебе за все, Бартелми. Ты настоящий друг.

— Надеюсь, ты не возражаешь, чтобы я жил тут? — полюбопытствовал он. — В доме твоих предков…

— О небо, конечно, нет! Его ведь не назовешь имением. На такое у Торнов никогда не хватило бы денег. Всего лишь неудобный дом, который чертовски трудно поддерживать в порядке. Кстати, никак не могла набраться храбрости и спросить тебя о состоянии канализации. Не то чтобы я когда-то сама тут жила. Так что никаких особых чувств он у меня не вызывает.

— Но ведь и чаша тебе никогда не принадлежала, — заметил Бартелми.

— Это совсем другое, — ответила Ровена. — Я уже сказала: тут вопрос крови.

* * *

В тот вечер за ужином Натан рассказал Анни о чаше Торнов — похоже, то, что он поведал, без упоминания собственного видения чаши и снов о крови, не составляло особую тайну. Хейзл ужинала с ними; позже заглянул Джордж. Оба с жадностью выслушали рассказ Натана и твердо решили заняться поисками пропавшего запрета.

— Интересно, как он выглядит? Вроде свертка пергамента? — спросил Джордж. — Что-то такое желтое, исписанное угловатым почерком?

— Он пятнадцатого века, — объяснил Натан. — Думаю, в то время уже существовала бумага. Когда этот, как его там, изобрел печатный пресс?

— Кэкстон, — подсказала Анни, — как раз в пятнадцатом веке. Тогда много чего развивалось. Кто-нибудь хочет мороженого?

Как и ожидалось, все ответили утвердительно.

— А у вас здесь когда-нибудь была книга той эпохи? — спросила Хейзл, обеспечив всех мороженым.

— Нет. Лишь однажды попался двухтомник истории семнадцатого века — самое старое, что сюда поступало. Наверно, образцы пятнадцатого века можно найти лишь в музее. А Ровена хотя бы примерно представляет, как выглядит тот документ?