Будешь моей! - Агата Лель

Господи, да кого я обманываю… Мне обидно, что он не приехал! Я ждала!!! Понимала, что нельзя, но всё-таки ждала его. Ведь после того, как он сегодня ночью узнал о Жене мы толком даже не поговорили.

Не исключаю, что при встрече (она же когда-нибудь всё-таки состоится?) он попросит меня не вмешиваться в его налаженную жизнь. Дом, карьера, жена. Вряд ли туда вписывается незаконнорождённый ребёнок.

Смогу ли я осуждать его за это? Не знаю.

С одной стороны — он не бросал меня беременную, он вообще не знал о ребёнке. Осудить его за то, что он не воспылает сиюминутной любовью к незнакомому для него мальчику будет не слишком правильно.

А с другой стороны… Женя же всё-таки его родной сын. Единственный. Неужели ничего нигде не дрогнуло от этой новости?

Видимо, нет, раз так и не приехал. И наша близость, получается, тоже для него ничего не значила. Всё-таки я непроходимая дура. Ничему меня жизнь не учит.

Тихо иду до кухни и выбрасываю использованный ватный диск в мусорное ведро. Так же, стараясь не шуметь, наливаю из графина воду в высокий прозрачный стакан. Сейчас выпью таблетку от головы и лягу спать. День сегодня выдался невероятно длинным…

Раздался короткий звонок в дверь, и от неожиданности я едва не роняю стакан.

Быстро, чтобы звонки не разбудили Женю, выбегаю в прихожую и поворачиваю ключ. На лестничной клетке стоит Марк. С огромным плюшевым медведем под мышкой и внушительной коробкой конструктора в руках.

На лице немного виноватая и явно смущённая улыбка:

— Понятия не имею, во что играют современные дети. Но в магазине сказали, что эта марка пользуется у мальчишек его возраста бешеной популярностью.

— Так и есть, Женя о таком мечтал…

Повисает неловкая пауза. Марк по ту сторону двери, я по эту…

Только сейчас до меня доходит, что я с кривым хвостом на голове, без макияжа и в симпатичном, но слегка поношенном домашнем халате. Сарафан я сняла ещё полчаса назад, когда поняла, что он уже не приедет.

Но он всё-таки приехал.

— Я могу его увидеть? — первым нарушает тишину Марк.

— Ты точно ничего не смыслишь в детях. Одиннадцатый час, Женя давно спит. Да и я не уверена, что готова вас так скоро познакомить. Он четыре года думал, что папы у него нет и тут ты, как снег на голову…

Марк коротко кивает, и мне почему-то кажется, что он расстроился. И это его расстройство мне словно бальзам по израненному сердцу.

Неужели ему не всё равно? Неужели ему действительно важно узнать ближе своего ребёнка? Для женщины, которая давно похоронила даже мысли об этом, подобное озарение кажется чем-то нереальным, греющим душу.

— Я войду? — спрашивает, не сводя с меня пристального взгляда. Такого, что мне стало неловко за свой слишком простецкий вид.

Молча сторонюсь, пропуская его в прихожую. Ведь не на пороге же говорить, в конце концов…

Марк кладёт игрушки у порога и бесшумно снимает обувь. Затем, не спрашивая, идёт в сторону комнаты сына.

Подрываюсь, опережая его на полшага:

— Марк, он спит!

— Я просто взгляну, — и давит на ручку двери.

По стенам и потолку медленно плывут голубые звёзды — Женя с самого рождения засыпает только с этим ночником. И обязательно под любимым одеялом, и не важно — зима на дворе или жаркое лето.

Сейчас он спит лицом к стене, увидеть можно только его светлый затылок и краешек пижамы с миньонами, но Марку достаточно и этого, чтобы лицо его вдруг озарила улыбка. Настолько тёплая, что у меня защемило сердце, а глаза заволокло влажной плёнкой.

Прикрыв за собой дверь, Марк оборачивается на меня и сам выглядит совсем юным, восторженным:

— Он такой маленький…

— Ему всего четыре.

— Когда я смогу с ним познакомиться?

— Я не знаю… — вздыхаю и так боюсь разрушить жестокой реальностью ауру чего-то волшебного.

Эта картина, как отец впервые смотрит на своего сына до сих пор стоит у меня перед глазами. И чёткая мысль: ему не всё равно! Ему не всё равно на моего ребёнка.

Нашего ребёнка.

— А хочешь чаю? — вопрос вылетел сам собой.

Марк коротко кивает и мы молча идём на кухню.

***

Марк сидит за столом в моей крошечной шестиметровой кухне и мне кажется, что это просто сон.

Практически всю прошлую ночь он провёл в моей спальне, в моей кровати, под моим одеялом, но именно его фигура за моим столом, с моей чашкой в руках показалась какой-то нереально фантастической. Уютной.

— Хороший чай, — одобряет, и судя по тому, что это уже вторая выпитая им чашка, скорее всего он не лжёт.

Я же не могу сделать и глотка… То ли от волнения, то ли от его неоднозначных взглядов.

— Это обычный цейлонский из "Копеечки". Могу дать тебе пачку с собой, взяла по акции.

Он широко улыбается и тыльной стороной ладони убирает со лба испарину. Конечно, горячий чай и пиджак в помещении не лучший тандем.

— Я хочу познакомиться со своим сыном, — после обезоруживающей улыбки столь серьёзная фраза кажется какой-то даже пугающей. — Я же имею на это право?

— По закону?

— К чёрту закон. Ты хочешь этого?

Я молчу, потому что честно не знаю, что можно на это сказать. Хочу ли я? Конечно, ещё бы. Но я боюсь, что он быстро наиграется в папочку и снова исчезнет, а у ребёнка останется психологическая травма.

Я не видела его целых четыре года и понятия не имею, каким он стал. Одна страстная ночь не повод начать верить ему беспрекословно. И хоть теперь я знаю, что он меня не бросал тогда и всё это были проделки Светки, но всё равно… Четыре года — срок большой, мы оба изменились.

— Кто у него вписан в графу "отец"?

— Прочерк, — признаюсь.

— А отчество?

— Я дала ему твоё отчество. Надеюсь, ты не против?

— Почему ты не вписала отцом меня?! — брови сходятся на переносице.

А вот теперь пришла очередь улыбаться мне.

— Ты это серьёзно? Я думала, что ты меня бросил и женился на другой. По-моему, это веский повод не указывать отцовство, тебе не кажется?

— Да, прости. Конечно, ты имела на это полное право, — снова проводит ладонью по лбу и под нос: — Чёрт, как же жарко…

Расстегнув пуговицу, снимает пиджак и бросает на пустующую банкетку. Следом подворачивает до локтей рукава рубашки.

— В общем, я хочу, чтобы Женя… — начинает он, но его воодушевлённую тираду прерывает негромкая мелодия. Марк снова тихо чертыхается и достаёт из кармана брюк мобильный, но едва только взглянув на номер звонившего, сбрасывает вызов и снова засовывает телефон обратно в карман. — Я хочу, чтобы Женя знал, кто его отец, — продолжает.