Царские врата - Елена Крюкова

И она вздрогнула. Семью расстрелять. Семья – это что, кто? Человек, значит, это мужик. У него есть жена. Ну, мать есть. Теща есть. Она нарочно не договаривала себе: и дети. Дети тоже, Алена. У него есть дети. Она вскинула голову и посмотрела Руслану глаза в глаза.

«С детьми?» – прямо, односложно кинула она Руслану – изо рта в рот, из зубов в зубы. И он оскалил свои белые, волчьи, крупные зубы.

«Вахх, а как жэ. Канэчно, с дэтьми. Его ублюдки мнэ нэ нужны».

«Он русский?» – спросила Алена. Один ее кулак был крепко сжат. Другой рукой она шарила в кармане гимнастерки, искала сигареты.

«Он? Нохчи». Руслан, нагло улыбаясь, наблюдал, как Алена закуривает.

«Значит, своего грохаешь?» Она чуть не добавила: моими руками.

«Я дэлаю то, што нада дэлать. И у нас бывают прэдатели. Сволачи».

Она сама не знала, как у нее это вырвалось: «Не заплатил тебе, не поделился».

Руслан вскинул голову.

«Ты! Жэнщына! Ты служишь мнэ. Я нэ абязан ат-читываться пэрэд табой. Тут ты выпалняишь маи приказы, а нэ я тваи».

Алена осеклась. Понимаю, молча сказали ему ее глаза.

А он сказал: «Этай сволачи ваши тоже заплатили. И эта сволачь пэрэмэтнулась. Как са-бака, каторой бросили вкусную кость. Он прэдал наш народ. Прэдателя убивают, как са-баку».

«Но не детей, Руслан. Не детей». Она затягивалась быстро, жадно, будто опаздывала куда-то, и надо было скорее искурить эту мокрую, чадящую, все время гаснущую сигарету.

«Щенков сволачи тоже расстрэливают в упор. Или топят. Паняла?!»

Он прожег ее глазами, хотя его рот все еще нагло, насмешливо скалился ей навстречу. И золотой коготь серьги в ухе царапал ему щеку.

«Дети ни в чем не виноваты, Руслан».

Она старалась ему что-то доказать. Натолкнуть на важную мысль. И понимала: бесполезно. Перед ней был человек другой породы. И другого народа. И другой войны.

ДРУГОЙ ВОЙНЫ. ДА, ТАК.

Она догадалась внезапно: та война, которую вел здесь Руслан, это была не ее война.

И не война русского народа. А какая?! Какая?!

Она растерялась. Она не понимала, какая это война, чья она, против кого, зачем, кем оплачена, чем оплачена. И надолго ли она.

Вдруг показалось: эта война – на всю жизнь.

Страшно, холодно. Чтобы не показать Руслану озноба, она закусила зубами загасший окурок, уставилась Руслану в глаза. Его черные, пустые зрачки. Не зрачки, а дула. Расстреливают ее, в упор расстреливают.

«Ты пытаишься разжалабить мэня? Ты жэ знаишь, Алена, мэня. Ничего нэ выйдет у тибя». Он повернулся. «Иди за мной. Ани скора паедут па этай дароге. Их нэмнога в машине. Он, жэна и двое детей. И ша-фер. Ани думают, этат пэрэвал чист. Им так сказали. Иди, бэри винтовку. Врэмя. Скора. Ты далжна харашо пригатовицца».

Она сделала последнюю попытку.

«Стой!»

Он остановился. Стоял к ней спиной. Слушал. Лютый холод исходил от узкой, сутулой спины.

«Почему ты выбрал меня, Руслан? Если их так мало, если это не колонна, а одна машина, почему бы просто не забросать ее гранатами? Не расстрелять твоим молодцам? С близкого расстояния? Зачем я-то тебе, с моей «моськой»?»

Руки тряслись. Хотела закурить еще. Сырая пачка пуста. Она зло бросила ее в россыпь желтых и круглых, как черепа, камней.

Руслан медленно, будто нехотя, обернулся к ней. Окинул презрительным взглядом. Так смотрят на скотов, на пауков, на мокриц. На низшие существа.

И опять черный смех сверкнул в его сузившихся глазах.

«Штобы панять: сможишь ты или нэ сможишь, мая дэ-вачка».

Она устроилась со своей верной «моськой» за камнями. Дикие камни образовывали здесь подобие крепостной стены. А может, подумала она, в древности тут и правда была крепость, и эту стену сложили люди. А потом ветра и дожди усердно трудились над ней, чтобы вернуть людское сооружение природе и богу.

Бог, какой бог. Зачем она думает о боге. Она же сейчас будет расстреливать людей.

Жизнь дает бог, говорила ей бабушка Наташа. Жизнь берет Аллах, говорила ей бабка Апа. Обе ее бабки говорили ей о том, что человеческая жизнь не принадлежит самому человеку. И смерть человека тоже человеку не принадлежит. Бабки думали: богу. А Алена думала: какому богу? Где Он сидит? На тучах? На облаках? Что Он обо всех нас думает, если Ему за каждым из нас с небес нужно следить? И рассчитать: вот сегодня я убью этого и этого, и еще этого, а завтра – рожу вот этого, эту и еще этих?

Рот покривился в усмешке. Глупенькая, несчастненькая дурочка. Теперь – поумнела?!

Руслан поднес к глазам бинокль. Всматривался вдаль. Синие, снеговые горные гряды вставали, опадали чудовищными гребнями, каменными цунами.

«Вон а-ни, – сказал Руслан негромко, показал пальцем. – Найди. Машина. Вон идет. Видишь?»

Вижу, кивнула Алена, плотно прижав глаз к прицелу, да, вижу. Да. Машина.

«Падпусти паближе. Ха-рашо рассчитай. Ты далжна их увидеть в кабине. Видишь?»

По лбу текли капли пота. Она быстро смахнула их рукой в черной перчатке с обрезанными пальцами. Машина мчалась по дороге стремительно, будто хотела разбиться. Водитель, умирая от страха, хотел быстро проскочить перевал.

Машина приблизилась, и Алена увидела их. Шофер гнал как бешеный, сжав зубы, вцепившись в руль. Рядом с шофером сидел этот чеченец. У него были на удивление светлые волосы. «Будто бы и не нохчи, а русский. А может, русский и есть. И все Руслан наврал про предателя». На заднем сиденье тряслась молодая женщина. Вот головенка одного ребенка, у нее под мышкой. Вот второй, она его держит на руках.

Машина несется. Машина несется все быстрее. Алена облизнула губы.

Услышала утробный голос Руслана: «Стрэляй! Што ждешь! Стрэляй!»

Услышала свое резкое, грубое: да!

Но не стреляла. Подпустила машину ближе. Еще ближе.

Видела головы детей. Крупнее. Все крупнее. Видела их лица. Мальчик. Второй тоже мальчик. Два мальчика. Старший… и младший. Младшего, наверное, еще кормит грудью.

Руки уже не дрожали. Мысли ледяные. Все ледяное и прозрачное. Она прекрасно понимала: сейчас она выстрелит. И попадет.

Она профессионал. Она ждет. Выжидает время. Ищет удобную позицию.

Все правильно. Не спешить.

Старший мальчик поднял лицо к матери. Алена видела: улыбнулся. Показал вперед рукой. Младший заплакал. Мать выпростала из-под кофты грудь и дала ему.

Пот тек по лицу Алены. «Что я делаю. Что же я делаю».

Глаз и дуло винтовки прекрасно видели цель. Она плавно вела, поворачивала винтовку за движущейся целью. Машина неслась. Промчат мимо. Будет поздно. И Руслан сам выпустит пулю в ее висок. В ее такой удобный висок. Вот сюда. Слева. Или даже в затылок. Ведь он сзади стоит.