Эпитафия шпиону. Причина для тревоги - Эрик Эмблер

— Это мне следует просить у вас прощения. Дурацкая игра по-настоящему занимает меня. Совершенно антиобщественное занятие. Как наркотик. Она отучает тебя думать. Как только начинаешь думать, хуже играешь. Есть ли у меня фотоаппарат? Нет у меня никакого аппарата! Не припомню, когда в последний раз держал в руках. Чтобы ответить на такой вопрос, думать не надо. И все же этого отвлечения достаточно, чтобы рассеять чары. Удар не получится.

Это было сказано торжественным тоном. Судьбы мира зависели от того, будет удар успешным или нет. И все же в его выразительных глазах угадывалась насмешка. И мне показалось, я угадал ее причину.

— Вижу, — заметил я, — никогда мне не научиться этой игре.

Но он уже снова склонился над столом. Наступила пауза, послышался негромкий стук, и два шара свалились каждый в свою лузу.

— Потрясающе! — раздался чей-то голос.

Я повернулся. Это был Кохе.

— Потрясающе, потрясающе, — пробурчал Шимлер, — только это не война. Герр Водоши проявил величайшее терпение. Игра явно не по нему.

Мне показалось, что эти двое обменялись многозначительными взглядами. Зачем, собственно, понадобилось Шимлеру это дурацкое сравнение с войной? Я поспешно возразил, мол, ничего подобного, игра доставила мне большое удовольствие и, возможно, стоит повторить завтра.

Шимлер без всякого энтузиазма согласился.

— Герр Хайнбергер, — бодро заявил Кохе, — специалист по русскому бильярду.

Но странным образом изменилась сама окружающая атмосфера. Этим двоим явно не терпелось избавиться от меня. Поэтому я удалился, постаравшись обставить все самым интеллигентным образом.

— Да я уж заметил, герр Хайнбергер и впрямь большой специалист. Надеюсь, вы извините меня? Мне нужно сходить в деревню.

— Сделайте одолжение.

Они встали и проводили меня взглядом, явно намереваясь молчать до тех пор, пока я не отойду достаточно далеко и уже не смогу услышать их.

Пересекая холл, я столкнулся с Клэндонами-Хартли, которые поднимались по лестнице. Я поздоровался, но ни один из них не ответил на приветствие. И тут что-то в их облике, в их каменном молчании заставило меня замереть на месте и посмотреть вслед. Они остановились на верхней площадке, и я увидел, что она прижимает носовой платок к глазам. Миссис Клэндон-Хартли плачет? Немыслимо. Такие англичанки, как она, не плачут. Наверное, просто что-то в глаз попало. Я вышел наружу.

У ворот меня поджидал другой детектив. Теперь это был приземистый дородный мужчина в плоской соломенной шляпе. Он сопровождал меня до самой почты.

Теперь я связался прямо с Бегином.

— Ну что там, Водоши? Разобрались с аппаратами?

— Да. Но вопрос с Шимлером…

— Не надо тратить мое время. Насчет аппаратов, пожалуйста.

Я принялся медленно, чтобы он успел записать, диктовать ему составленный мною перечень. Он нетерпеливо фыркнул:

— Побыстрее, пожалуйста. Не можем же мы целый день висеть на телефоне. Помимо всего прочего, это дорого.

Уязвленный, я затараторил изо всех сил. В конце концов, за звонок платит не он, а я. Невыносимый тип. Я дочитал список в уверенности, что он попросит меня повторить. Но нет.

— Хорошо! А у трех, стало быть, аппаратов нет?

— Я спрашивал Шимлера, то есть Хайнбергера. Он говорит, у него нет. Проверить англичан у меня возможности не было. Но у них есть пара полевых биноклей.

— Пара чего?

— Полевых биноклей.

— Ну, это не важно. Ваше дело — исключительно фотоаппараты. Хотите еще о чем-нибудь сообщить?

Я заколебался. Может, сейчас как раз время…

— Эй, Водоши, вы слышите меня?

— Слышу.

— В таком случае не надо молчать. Время теряем. Сообщить есть о чем?

— Нет.

— Ясно. Позвоните комиссару завтра утром, как обычно. — Он повесил трубку.

Я возвращался в «Резерв» с тяжелым, как камень, сердцем. Болван я, слабый, трусливый болван.

В такую жару рубашка неприятно липла к телу. Я прошел к себе в номер переодеться.

Ключ торчал в замке, где я его и оставил, но дверь была прикрыта неплотно. Стоило мне потянуть за ручку, как запор щелкнул, и она распахнулась настежь. Я вошел и вытащил из-под кровати чемодан.

Если бы не одна деталь, я бы, наверное, не заметил ничего необычного. А заключалась эта деталь в том, что у меня выработалась привычка запирать чемодан только на один замок. Сейчас были заперты оба.

Я отомкнул их и заглянул внутрь.

Опять-таки при других обстоятельствах я бы не нашел ничего странного в том, что одна из рубашек была немного смята. Я быстро распрямился и прошел к платяному шкафу. Там все было на месте, но мое внимание привлекла небольшая стопка носовых платков в углу верхнего ящика. У меня только один платок с цветной каймой. И раньше он лежал в самом низу стопки. А теперь оказался наверху. Я огляделся. Уголок стеганого одеяла на кровати загнулся под матрас. Горничная его так не оставляла.

Теперь исчезли любые сомнения: номер и мои личные вещи обыскивали.

Обнаружить, что в твоих вещах кто-то рылся, — весьма сомнительное удовольствие.

Сначала меня охватила ярость. Мне казалось немыслимым, чтобы чьи-то руки открывали мой чемодан, рылись в белье, шарили по всем уголкам. Если бы не замок, я ничего бы не узнал. Ну да, вот это и было самым гнусным! Не столько сам взлом, сколько попытка скрыть его, тот факт, что взломщик решил, будто я ничего не узнаю, если только тщательно запереть оба замка. Неумеха! Ему следовало бы обратить внимание, что я запер только один замок. И что наверху у меня лежат обыкновенные белые платки. Разгильдяй!

Я вернулся к шкафу и разложил носовые платки в том порядке, в каком оставил их раньше. Снова запер чемодан — на один замок. Поправил одеяло. И только потом, немного успокоившись, присел. Есть только один человек, способный обыскать мой номер и ничего не взять, — это шпион. Вернув себе фотоаппарат и обнаружив, что в нем нет отснятой пленки, он естественно должен был заглянуть ко мне в номер. Естественно? Да, потому что он видел, что я сижу в читальне и выслеживаю кого-то через окно, и решил, должно быть, что коль скоро я поставил ему ловушку, то, стало быть, успел проявить пленку и сообразить, что это за снимки. И тут я вспомнил, что оставил на дне чемодана две непроявленные пленки со снимками, сделанными в Ницце. Я и не подумал проверить, на месте ли они. Снова открыл чемодан и тщательно осмотрел его. Пленки исчезли. Шпион явно не хотел полагаться на случай. На будущее это следовало учесть.

Если б можно было вернуться в прошлое и поймать его с поличным. С полминуты я наслаждался этим воображаемым торжеством. Бегину бы мало что осталось от шпиона. Я мысленно рывком поднимал это жалкое ничтожество на ноги и передавал его в руки полицейских.