Люда Влассовская - Лидия Чарская

— Monsieur Терпимов… вы не поняли меня… я просила…

Но он отлично ее понял, бедную Киру, потому что предательская усмешечка играла в уголках его тонкого рта.

— Mademoiselle Дергунова, потрудитесь ответить заданное! — самым сладеньким голоском и густо краснея при этом, повторил учитель.

Бедная Кира встала вне себя от волнения.

— Ничего, Кирунька, вывезем, — зашептала ей ее соседка Маня Иванова и, уткнувшись в книгу (она сама не знала ни слова из урока), стала усиленно подсказывать Дергуновой.

Маня считалась отличной «суфлершей». Она умела подсказывать урок не разжимая рта и не шевеля губами, смотря при этом самым невинным образом прямо в лицо учителя. Но на этот раз ни Кире, ни ей не повезло.

— Госпожа Иванова, — произнес Терпимов, — вы желаете также блеснуть своими познаниями? Пожалуйте-с в таком случае на середину класса и вы, госпожа Дергунова, также-с!

Названные девочки вышли и встали перед кафедрой, обе багрово-красные от смущения и стыда.

Разумеется, ни та, ни другая не знали урока, и, разумеется, обе соседки дружно получили по жирному колу в журнальной клеточке.

— Это уж Бог знает что такое! — кричала, выходя из себя, смугленькая Кира, когда по окончании урока Терпимов вышел из класса. — У-у, предатель, шпион, Гадюка противная!

— Никто не виноват, что вы ленитесь, — сухо произнесла Арно, в упор глядя на изводившуюся от бешенства Киру.

— Да поймите же, mademoiselle, — ударяя себя в грудь кулаками для вящего убеждения, возмущалась та, — ведь он не смел так делать, не смел… Ведь я предупреждала его… Мы всегда так делаем… Кто не знает… та просит учителя не вызывать… И все согласны… а этот… предатель… изверг!.. Я не…

Тут Кира не выдержала и зарыдала навзрыд…

— Кирушка… персик мой милый (Киру Дергунову называли Персиком или Персом — за сходство ее имени с Киром — царем персидским), не плачь… противная Гадюка ни одной слезинки твоей не стоит! — утешала ее Маня.

— Нет, это уж Бог знает что такое! — вскакивая на скамью, а оттуда на пюпитр, кричала Зоенька Нерод — удивительно чувствительная в делах чести девочка. — Да как он смеет «продавать» нас! Что это за дикое отношение, в самом деле?.. Не реви, Кира, не стоит портить глаз! И Арношке нечего было изливаться! Они с Гадюкой одного поля ягода! Пугач и Гадюка, прелесть что за подбор!

— Только, mesdames, этого предательства так оставить нельзя! — выскочила вперед, размахивая руками, Бельская. — Что это в самом деле! Мы не «седьмушки»!

— Нельзя, нельзя, — зашумели девочки со всех сторон. — Кира! Ты, как пострадавшая, можешь выдумать казнь Гадюке.

— Mesdam'очки, решайте сами! — мгновенно осушив слезы, произнесла повеселевшая Кира. — Только позволит ли казнить его Крошка?

— Маркова! Маркова! — снова закричали девочки. — Поди сюда!

Лида Маркова, решавшая к следующему дню математическую задачу, покорно встала, захлопнула учебник и подошла к толпе.

— Крошка, — торжественно заявила ей Краснушка, обожавшая всякого рода «стычки и события», — мы хотим казнить Терпимова за предательство, ты ничего не имеешь против? Ведь он твой, ты его обожаешь!

— Ах; mesdam'очки, делайте что хотите, — беспомощно махнула рукою Крошка, — не могу же я идти против класса…

— Да… а кто «перенес» инспектрисе о том, что мы яблоки в снегу морозили? — сердито блеснув цыганскими глазами, напустилась на нее Кира.

— Эх, что вздумала! — оборвала ее Маруся. — «Кто старое помянет, тому глаз вон», и потом, передавала ли Маркова тетке о яблоках, или та сама увидела из окон, мы еще не знаем, и, следовательно, все это пустое. Главным образом, от тебя требуется, Крошка, — серьезно обратилась к Марковой Маруся, — чтобы ты отреклась от предателя Гадюки!

— Отрекаюсь, душка, Бог с ним! — покорно согласилась та.

— Ну и отлично… А теперь, заговорщики, за доску марш! — произнесла разошедшаяся Маруся. И, указывая пальцем на Дергунову, Бельскую, Иванову и Зою Нерод, скомандовала: — Ты… ты и ты… и ты! Идемте!

Четыре позванные девочки отделились от толпы и во главе с Марусей скрылись за доской, на которой висела карта с распределением Римской империи, приготовленная к последующему уроку древней истории.

Минут пять длилось совещание. Потом Маруся первая выбежала из-за доски и, сверкая заискрившимися глазами, вскочила на кафедру.

— Mesdames, — звонко прокричала она, — за подлость надо платить подлостью. Око за око, зуб за зуб. Великолепный закон, и я его первая последовательница. Я придумала такую штучку, что противная Гадюка никогда ее не забудет!

— Маруська, сумасшедшая, пожалей ты себя, — вмешалась я, — ведь ты опять нарвешься на ноль за поведение или еще на что-нибудь похуже…

— Не беспокойся, Люда! Я справедлива и хочу наказать виновного… Но только мое наказание будет очень строго, а в глазах начальства оно покажется неслыханной дерзостью, и потому, mesdam'очки, заговорщиков не выдавать! — звонко крикнула она девочкам, тесно обступившим кафедру.

— Не выдадим, не выдадим, не беспокойся, душка! — послышалось отовсюду.

— Даже и тогда не выдавать, — продолжала Маруся, — если накажут весь класс без рождественских каникул…

Это было самое строгое наказание в институте.

— Даже и тогда! — снова подтвердили дружные голоса.

— Все согласны?

— Все, все, все согласны! — хором отвечал класс.

Поведение Гадюки слишком возмутило и ленивых, и прилежных, и «парфеток», и «мовешек», чтобы они могли равнодушно отнестись к этому происшествию.

— Я не согласна! — послышался вдруг звонкий голос с последней скамейки, где сидела за книгою Нора Трахтенберг, не принимавшая никакого участия в наших волнениях. — Я не согласна! — повторила она еще раз и, спокойно захлопнув книгу, вышла на середину класса.

— Mesdam'очки, слышите? — взвизгнула Маруся, разом теряя всякое самообладание. — Скандинавская дева не согласна и еще, пожалуй, выдаст нас.

— Если это будет необходимо, очень может быть, — еще спокойнее отвечала Нора.

— То есть как это! По какому праву? Ты предпочитаешь идти против класса и быть на стороне Гадюки?

— Я хочу быть справедлива, и больше ничего, — со своим иностранным акцентом произнесла Нора. — Дергунова должна была выучить урок. Нет правила останавливать учителя у класса и просить его не вызывать…

— Правила! Правила! Правила! — передразнила вся красная от злости Маруся. — Ты, кажется, вся соткана из твоих глупых правил, противная ледяшка!

— Не злись, это вовсе не убедительно, — произнесла Нора спокойно, — а только доказывает дурной характер и воспитание… Mesdames, — обратилась она ко всему классу, — делайте что хотите, но помните, что я не хочу страдать из-за ваших глупых выходок и быть наказанной заодно с вами как маленькая «седьмушка». Предупреждаю, mesdames, от меня не ждите ни укрывательства, ни лжи перед начальством!