Тайна испанского манускрипта - Нина Запольская

На обратном пути капитан пошёл в банк привести свои финансовые дела в порядок.

Банк Британского Льнопрядильного кредитного общества, владельцем и руководителем которого был почтеннейший мистер Александр Саввинлоу, находился от почты на соседней улице. Войдя в приёмную через дверь, услужливо распахнутую слугой, капитан почувствовал напряжение, разлитое по всей зале: клерки писали, не отрываясь и даже не оборачиваясь на вошедшего посетителя. Посреди залы стоял мистер Саввинлоу и громко считал:

– Пять. Шесть. Семь.

Перед банкиром, лицом к нему, трясясь от напряжения, не плохо гнущихся ногах, приседал старый слуга – только у стариков бывают такие согбенные и лишённые уже всего плотского прозрачные фигуры.

Банкир громко вёл счёт, явно испытывая наслаждение: глаза его были полузакрыты, левая рука стиснула пуговицу, а пальцы правой руки были судорожно сжаты, но не в кулак – а в растопыренную кошкину лапу.

– Я научу тебя, как надо кланяться… Восемь! Девять! – считал банкир, он, кажется, даже не заметил капитана.

– Как поживаете, мистер Саввинлоу? – воскликнул тот. – А я – к вам, и мне не досуг!

– Ах, капитан Линч! – проговорил банкир без всякого смущения. – А я тут прислугу учу… А впрочем, я вас ждал: миссис Трелони перевела вам некую сумму в счёт вашего жалованья. Положить её на ваш счёт?

И тут капитан неожиданно даже для самого себя ответил:

– Нет, не надо… Я пришёл закрыть у вас счёт, мистер Саввинлоу.

Банкир был поражён, он этого явно не предполагал, но капитан смотрел на него и ждал ответа. Наконец, банкир нашёлся:

– Да, конечно. Но клеркам нужно некоторое время. Вы же понимаете…

– Конечно, я готов подождать, – ответил капитан.

Они прошли в кабинет банкира. Служащие забегали. Через некоторое время в кабинет вошёл клерк с мешком в руках: мешок был не велик, но и не мал. Капитан взял его и, выходя из кабинета, спросил:

– Вы дадите ли мне провожатого? Ну, хоть вон того слугу?

И показал на старого слугу, который, увидев выходящего банкира, поспешно поднялся со стула. Банкир кивнул. Слуга взял мешок, и они с капитаном вышли. На пороге банка капитан быстро оглядел улицу, взял мешок с деньгами у слуги, который стал, было, протестовать, и положил его себе на сгиб левого локтя почти под мышку. Они побрели к порту и какое-то время молчали.

– Почему вы не уйдёте от Саввинлоу? – вдруг спросил капитан.

Слуга остановился и вытер морщинистой рукой слезинку, которая скатилась по сухому носу и повисла на его кончике.

– Мне некуда идти… Я стар и никому не нужен, – ответил тот и вдруг спросил, подняв слезящиеся глаза: – Понимаете ли вы, молодой человек, что значит, когда уже больше некуда идти? Нет! Этого вы ещё не понимаете!

Он ещё что-то хотел сказать, но смолк, даже рукой махнул и опять побрёл, уставившись в землю. Они проходили мимо таверны «Мэри Хоуп», и капитан предложил слуге зайти туда.

Таверна была невелика и довольно уютна: вывеска недавно выкрашена, на окнах опрятные клетчатые занавески, а пол засыпан чистейшим песком. Выходила таверна на две улицы, и обе двери были распахнуты настежь, чтобы выветривался сложный букет запахов грога, голландского табака и жареной рыбы. В просторной низкой комнате за столами сидели моряки, они громко говорили между собой и смеялись – в таверне стоял гул. Иногда за чьим-то столом вдруг начинали орать все разом.

За стойкой стояла хозяйка, Усатая Пруденс – женщина грузная, пышногрудая и с чёрной обильной растительностью на верхней губе, за что она и получила своё прозвище. Но в глаза её так никто не называл: хозяйка славилась тем, что сама обычно справлялась с подвыпившими матросами, которым вдруг вздумывалось устроить в таверне дебош. Ручищи у неё были железные, кулаки пудовые, к капитану Линчу она благоговела. Вот и сейчас, увидев входящих, она расплылась в широкой улыбке, отчего её усы растопырились, а во рту обозначились железные зубы.

Капитан со старым слугой сели за стол. Довольно резво для своего огромного тела, хозяйка подлетела к капитану и, получив заказ, сама побежала его исполнять. Капитан попросил для себя и старого слуги пива и пирог с угрём.

Они сидели молча, ожидая заказ, когда к ним подошёл джентльмен лет тридцати пяти, в парике, вышитом жюстокоре и с сумкой в руках. Это был доктор Джеймс Легг – военный корабельный врач с 28-пушечного фрегата «Стремительный».

– Увидел, как вы входили в таверну, решил тоже заглянуть, – сказал он, усаживаясь за стол к капитану и пытливо вглядываясь в его лицо.

Словно разглядев для себя что-то успокоительное, доктор повеселел.

– Вы вчера изволили музицировать? – спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Очень, очень недурственно. Как вам удаётся извлекать из такого простого инструмента такие божественные звуки? У нас половина матросов, расстроившись, чуть ли не вплавь хотела броситься на берег… Но наш капитан никого не отпустил даже сегодня, даже офицеров не отпустил – ведь запьют, как есть запьют! Только меня отпустил.

Доктор Легг весело расхохотался и спросил:

– Что вы пьёте? Пиво? Ну, так и я тоже выпью пива.

Он снял парик, положил его рядом с собой на скамью и подозвал хозяйку. Когда пиво появилось перед ним, он продолжил отрывисто:

– Наши матросы хохочут… Говорят, что капитан Дженкинс напрасно убивается, что у него нет одного уха – ведь одно ухо у него-то как раз есть… А я говорю всем: вот увидите, джентльмены, будет война с Испанией! Мне никто не верит, все смеются!

– Я верю, – ответил капитан. – В тех водах очень неспокойно. Достаточно пустяка.

– Ну, наконец-то, нашёлся хоть один здравомыслящий человек! – воскликнул доктор Легг и с наслаждением дунул в густую пену.

– Доктор, доктор! – вдруг послышался голос.

Доктор Легг обернулся. К ним прыгающей неровной трусцой, ковыляя в песке, приближался старичок Папаша. И тотчас все разговоры вокруг смолкли, матросы явно ждали от Папаши какой-нибудь каверзы.

– Доктор, а правда, что от поноса хорошо морковь помогает? – спросил Папаша.

Лицо старичка замерло в немом ожидании, выцветшие глазки смотрели с детской невинностью.

– Ну, почему морковь? При поносе… – начал, было, объяснять доктор обстоятельно и вдруг осёкся.

Лицо его побагровело, глаза округлились, потом он зафыркал и принялся хохотать.

– Твою мать! Попался на старую шутку, – сказал он, добродушно улыбаясь. – Ну-ка, старый пройдоха! Возьми вот, выпей за моё здоровье.

И доктор бросил мелкую монетку, которую Папаша поймал с ловкостью обезьянки. Матросы, явно довольные шуткой, оглушительно смеялись, даже старый слуга улыбнулся.

А Папаша, пользуясь случаем, наклонился к капитану и что-то тихо зашептал ему на ухо.