Только ты - Янина Логвин

– Она… Она не очень умеет, а я не прошу.

– Ясно.

Она все-таки вздохнула, но не отошла, греясь у моей груди. Склонила голову, опустив руки. Спросила так же тихо:

– Почему нет родителей?

– Когда дело касается работы, мать никогда не следит за временем. Она сумасшедшая в этом плане. Ты… ты все еще боишься?

Мы находились в доме одни, я вел себя с ней достаточно жестоко, ей было чего бояться. Я вспомнил, как ее пальцы осторожно касались моих губ, испачканных кровью. Как будто ей было не все равно.

– Нет.

В кухне стоял полумрак, в доме звенела тишина… Мое сердце в близости от Эльфа билось как безумное, тело горело. Хорошо, что она не могла видеть моего лица, сейчас оно лишилось холодной маски. Мне так давно хотелось до нее дотронуться.

– Стой, скелетина. Не шевелись.

Волосы оказались мягкими. Такими же шелковистыми и послушными под пальцами, как я представлял. Худенькое плечо под моей рукой неловко вздрогнуло, но тут же опало. Я боялся сделать девчонке больно, но отпустить от себя не мог. Потребность чувствовать Эльфа захлестнула меня, я наклонился и коснулся губами шеи…

Подумать только, я ведь мог ее не найти.

– Ты… – прошептал у подбородка, не понимая, что хочу сказать. Не находя нужного слова. – Эльф, ты…

Ладонь медленно скользнула вдоль руки и обхватила тонкое запястье. В пальцы тут же ударил пульс: ее сердце билось так же стремительно, как мое, а тело больше не дрожало от холода. Закрыв глаза, я снова коснулся нежной шеи. Осторожно провел губами к уху, боясь спугнуть девчонку. Боясь нечаянным, непрошеным прикосновением лишить себя новых неясных ощущений, что одновременно вливали в кровь жизнь, но забирали дыхание. Что делали меня таким слабым рядом со сводной сестрой. Открытым и уязвимым. Но этим ощущениям я больше не мог сопротивляться.

Это не был просто поцелуй. Он не был тем, чего я обычно избегал с девчонками – необходимой прелюдией удовольствия. Я познавал своего хрупкого Эльфа почти со страхом, впитывая тепло ее кожи, запах волос каждой клеточкой, запоминая с каждым громким биением сердца. Крепко сжимал ее руку, с новой секундой все сильнее пугаясь растущего в груди желания обладать чем-то очень важным, что было спрятано в ней. Только в ней. В моей юной сводной сестре. Внезапно осознавая, что хочу большего. Ответа в синих глазах, такой же неясной боли, что сейчас сжигала меня изнутри. Я не знал. Только чувствовал, что мне мало, мало, мало… Что мне так хочется… Чего? Сжать ее в руках, как куклу? Мучить, как она мучила меня или…

Я не помню, чтобы когда-то так задыхался от мысли о близости с девчонкой. От того, что можно увидеть, дотронуться… Больнее этого лишь представить ее с другим.

Горло свел болезненный спазм. Я должен отпустить ее, должен. Это просто наваждение, испуг, жалость, чертов страх! Пальцы медленно разжались, отпуская запястье, но ноги отказались отступить. Не знаю, сколько мы простояли так, громко дыша, чувствуя близость наших тел, не замечая, как пронзительно на плите свистит чайник. И как громко из прихожей раздаются голоса родителей…

Мы все же успели отпрянуть друг от друга.

– Настя! Настя, дочка, где ты?! Ты дома, Настя?! Настя!

Батя влетел в кухню, включил свет и остановился как вкопанный, хватая ртом воздух.

– Господи, дочка… – увидев нас, тяжело привалился плечом к дверному косяку и скользнул дрожащей ладонью по бледному лицу. – Слава Богу, ты дома. Слава Богу…

– Конечно, Настя дома, где ей еще быть? Я говорила тебе, что с ней все в порядке. И чего ты, Гриш, в одну секунду как с цепи сорвался?

В кухню вошла мать, бросила сумку на стул. Поездка была ночной, трудной… Сейчас я молился, чтобы она обратила свое внимание на дом, а не на сына с падчерицей, что стояли одни в полутемной кухне.

– Ты же знаешь. Показалось что-то.

– Твое «показалось» будет стоить нам новой поездки и рабочих выходных.

– Извини, Галя, нервы ни к черту.

Мать наконец огляделась. Медленно стянула с шеи платок. Я знал, что пройдет всего пару секунд, и она увидит следы вечеринки.

Осмотрелась. Увидела. Выйдя из кухни, уже через полминуты вернулась, чтобы поднять на меня хмурый взгляд.

– Объясни-ка мне, Стаська, что здесь происходит? Точнее, происходило без нас? – спросила грозно, по-директорски. Сделав шаг к столу, сняла с него недопитую бутылку пива, протягивая перед собой. – Что это?

Плевать! Я с самого начала знал, приглашая в дом друзей, что мне придется за это приглашение ответить.

– Ничего, мам. Вечеринка, как видишь. Была.

Она видела. И сына своего видела насквозь. Это был первый случай, когда я привел в дом такое количество молодежи, не ограничившись лимонадом и конфетами. Не спросив разрешения. Открывал двери спален старшим друзьям, предвкушая, как досажу скелетине. Досадил, твою мать…

– Вечеринка? Видимо, поэтому ты не отвечал на Гришины звонки?!

Из кармана джинсов торчала пачка сигарет и, подойдя ко мне, мать достала ее твердой рукой. Вместе с сигаретами под ноги упала разорванная упаковка презервативов. Я не привык ни от кого прятать взгляд, поэтому и сейчас смотрел выжидающе, кусая губы. Чувствуя стыд лишь за то, что их видит не только она.

Мать не сразу нашлась что сказать. А когда нашлась… Добытые трофеи полетели в мусорное ведро, а дверца шкафа оглушительно хлопнула.

– Не рано ли ты заигрался во взрослого, Стас? Кого ты привел в дом? Что за друзья?

Не самая ужасная реакция родителя, но матери не было нужды обманывать себя: я никогда и не походил на пай-мальчика. У нас был договор об учебе, обо всем остальном ей стоило подумать раньше.

Какая-то мысль мелькнула в ее голове, прокрутились нужные шестеренки, и она тяжело сглотнула.

– Почему Настя плачет? – спросила просевшим голосом, удивленно взглянув на падчерицу. И вдруг требовательно схватила меня за плечо, чего раньше никогда не делала. – Почему она плачет, гаденыш, отвечай! – встряхнула с силой. – Ты что, ты… Твои друзья, они… Настя! – обернулась к скелетине. – Они тебя обидели? Стас тебя обидел?! Господи, девочка…

Слова ударили больнее пощечины, отрезвляя и возвращая силы. Может быть, я и был сволочью, но никогда до этого монстром в глазах матери. Я заметил, как Батя вскинул голову.

Мне казалось, что скелетина промолчит. Спрячется в панцирь, как делала всегда, когда кто-либо в ее присутствии повышал голос, но она ответила. Негромко и взволнованно, как будто боялась стать причиной нашей ссоры.

– Нет. Все хорошо, Галина Юрьевна, правда! Он не обидел!

– Почему же ты плачешь?

– Я… я просто испугалась, вот и все. А Стас, он… он попросил друзей уйти.

Лгунья. Трусливый Эльф. Я и сам на месте матери не поверил бы ее словам. Я посмотрел на девчонку, и мы встретились взглядами. Зацепились друг за друга, глядя исподлобья, при свете точечных ламп отмечая все изменения, произошедшие с нами.