Таматарха. Крест и Полумесяц - Роман Злотников

Неожиданно истеричный крик прервался и толстяк пропал, как будто кто-то сдернул его вниз. Послышался короткий вскрик, какая-то возня – и буквально через минуту на галерее показался вменяемый на вид воин.

– Мы отпустим ваших людей! А вы отпустите наших родных!

– Откройте ворота, и пусть мои воины выйдут с оружием в руках. Как только вы это сделаете, мы тут же отпустим жителей в крепость. Никого не тронем, слово.

Слава богу, среди ратников нашлись те, кто узнал в плененных своих родных и поднял бучу. Как позже мы узнали, за сотника вступился едва ли десяток бойцов, их тут же крепко избили и связали. И сразу после короткого и практически бескровного переворота, не считая сломанных носов и выбитых зубов, произошел вполне мирный обмен заложниками.

После этой истории грузины уже нигде не препятствовали сбору стратиотов. Однако как только единый отряд вернулся к Цунде обновить припасы, к городу подошла втрое превосходящая нас рать эристава-эристави – Сулы Калмахели…

– Здравствуй, воевода.

– И тебе не хворать, эристав-эристави.

Не знаю, что послужило причиной, но лидер грузинской аристократии, явившийся на переговоры с переводчиком, крепко сдал за прошедшую зиму: сгорбился, заметно похудел, а рыжина в его голове и бороде заметно уступила седине. Да и голос звучит заметно тише, более глухо и даже надломленно. Предположу, что всему виной поражение от сельджуков, а там кто знает…

Однако несмотря на разительные внешние изменения, взгляд сановного мужа по-прежнему остер, и чувствуется, что хоть старый лев и сдал позиции, но хватка его по-прежнему крепка.

– А по какому праву ты разоряешь наши земли, воевода? По какому праву нападаешь на заставы, грозишься казнить жителей?!

Вопросы прозвучали… сурово. Калмахели сразу попытался прогнуть меня, хотя в устах толмача интонация была уже иной. Но я лишь усмехнулся этой довольно неуклюжей на деле попытке.

– А по какому праву моих оставшихся в живых воинов включили в грузинское войско? Людей ваших никто не разоряет, царь Баграт брал на себя обязательство кормить нашу рать на своей земле, вот мы и пришли за едой. Нам лишнего не нужно, но и воинов я кормить обязан. И ни на кого мы не нападали! Просто один дурак взял в плен моих стратиотов и пригрозил их казнить. Тогда и я пригрозил кровь пустить. Но так-то до этого не дошло! Вот лучше дураков в сотники не пропускайте.

Дождавшись завершения перевода, Сула некоторое время молча размышлял, а потом вновь попытался сыграть в большого начальника:

– Стратионы поступили на службу к севасту Баграту! Теперь они его воины, он сам кормит их, а то, что ты делаешь, незаконно…

За время пребывания в скиту я все же неплохо научился понимать грузинский, поэтому сейчас перевел все разом, без толмача. Резким взмахом руки прервав эристава-эристави, я быстро, зло заговорил:

– Не говори глупости, Калмахели. То, что Баграт купил титулом одного подлеца, не значит, что под твою руку перешли все воины. Не перебивай! – воскликнул я, когда Сула попытался возразить. Толмач быстро перевел на грузинский мои слова. – Меня ты не купишь и не запугаешь. Так что выбор делать не мне, а тебе: или поступить по совести и чести и дать нам в дорогу еды столько, сколько требуется, да беспрепятственно пропустить через свои земли… – Я сделал короткую паузу. – Или попытайтесь остановить силой. Только запомни, эристав-эристави, – мои слова зазвучали особенно угрожающе, – что коли решитесь на битву, так каждый мой воин заберет жизни двух, а то и трех твоих пешцев! А если бросите на нас конные дружины азнаури, так мы и им пустим кровь! Нам терять нечего, мои люди будут биться до конца!

Лицо Сулы почернело от гнева, но я продолжил говорить, скривив губы в насмешливой ухмылке:

– А еще подумай, что скажут союзники ваши ясы, когда узнают о случившемся. Вы ведь уже бросили их в битве, как и нас… Вот и подумай, захочет ли Дургулель снова помочь Баграту? Царю, который воинов, пришедших ему на помощь, вероломно истребил?! Такое не утаишь, Калмахели, слух дойдет и до Тмутаракани, и до Царьграда. Подумай, как поступит мой царь Ростислав. Уж не лежат ли ваши западные земли у моря Русского, уж не касоги ли, прирожденные разбойники морские, служат Тмутаракани? А что скажет базилевс, когда услышит, как грузины напали на греков-христиан, оказавших им помощь против общего врага?!

Толмач едва перевел последние слова, как я заговорил на ломаном, скверном грузинском:

– Подумай также и о том, Калмахели, что Баграту в случае чего будет проще всего обвинить тебя в своеволии и кровь нашу на тебя повесить. А там и удавить по-тихому, а?

Оба, и переводчик, и аристократ, опешили. Наконец, после продолжительной паузы Сула заговорил:

– Не знал, что ты знаешь наш язык, воевода!

Я пожал плечами:

– Зимой было время выучить.

Эристав-эристави кивнул, словно этого объяснения ему было достаточно, и заговорил уже вполне дружелюбно:

– Что же, видимо, неправильно мы друг друга поняли, и поступившие мне донесения были лживы! Уж не сомневайся, Андреас, – на греческий манер произнес он мое имя, – виновные в нашем недопонимании будут наказаны! И да, твоим людям всенепременно будет оказана помощь, вас снабдят едой, повозками для обоза и беспрепятственно пропустят домой!

Я лишь кивнул, хотя с плеч словно гора свалилась. Все же в душе я очень боялся варианта, что старому льву ударит в голову ярость и он решится на битву. Ведь даже если бы мы и разбили всю его рать, втрое превосходящую нашу, все равно стратиоты мои и я были обречены – пройти всю Грузию с юга на север с боями… Невозможно. Тогда уж лучше в Византию – с которой, к слову, так и не заключен мирный договор! И все-таки от легкой шпильки я не удержался:

– А что насчет уговора выдать замуж одну из внучек севаста за сына моего царя?

На этот раз Калмахели с легкостью парировал мой выпад:

– Тот уговор был заключен на случай победы, и заключен с Багратом! Я не царь, чтобы от его лица обсуждать замужество его внучек. А сам он не имеет возможности явиться на переговоры с тобой, увы…

Ну конечно, теперь-то под моим началом не четыре тысячи копий, а только шестьсот! Потерял я вес, теперь уже и об обещаниях забыть можно!

Впрочем, главного я все равно добился.

Май 1069 г. от Рождества Христова

Адриатическое море, окрестности Бари

Базилевс стоял на носовой площадке у сифонофора и напряженно всматривался туда, где в предрассветных сумерках уже отчетливо угадывались очертания итальянского берега. Капитан дромона Константин Налбат почтительно замер за спиной своего императора, не смея мешать тому созерцать и размышлять.

Его светскому владыке было о чем подумать и над чем поломать голову. Роман Диоген, воин по призванию, боец по натуре и истинный патриот в душе, пусть и происходил из армянского рода, но любил новую родину всем сердцем и искренне болел за нее душой. Да и как не болеть, когда недавно еще могучая держава, выстоявшая под ударами древних готов, пережившая набеги славян и вековое противостояние персам, сумевшая наконец остановить яростный натиск арабов, разваливалась изнутри? Константинополь, блистательная столица некогда огромного государства, превратился в страшного и безжалостного паука, сосущего кровь из провинций. Деньги стекались в город широкой полноводной рекой, но тратились не на снаряжение новых тагм или строительство кораблей, нет! Они тратились на увеселения придворного окружения последних императоров, погрязшего в роскоши и разврате. И как бы много ни было собрано ими богатств, они не могли насытиться… А между тем безостановочно росли налоги, разорялись крестьяне и стратиоты, составляющие ополчения Византии, ее главную боевую силу.