Пророчество: Дитя Земли - Элизабет Хэйдон

Она с сомнением посмотрела на него, но ничего не ответила, и дракон не почувствовал ее смущения. Эши показа лось, что первая фраза углубила морщинку у нее на лбу, возможно, она жила в лиринском поселении или в общем доме, где все говорили на лиринском языке. Он предпринял еще одну попытку.

— И у тебя восхитительные ягодицы, — заявил он, внимательно наблюдая за ее реакцией.

Рапсодия продолжала собирать хворост и подбрасывать его в огонь, а на лице у нее появилось раздражение.

— Я тебя не понимаю, — сказала она, глядя на Эши сквозь дым. — Пожалуйста, перестань болтать.

Она услышала, как Эши вздохнул и вновь принялся возиться с посудой, а когда он отвернулся, позволила себе улыбнуться.

— Тахн, Рапсодия, эвет марва хайдион («Слушай без гнева, Рапсодия, я полагаю, что ты очень сильный магнит»).

— Эбрия джайрист хист оветис бек («Я люблю смотреть, как ты приседаешь»).

— Квелстер эвет ре марайя («У тебя очень красивые булочки»).

Она с трудом сдерживала нахлынувшее веселье. Если его древний намерьенский язык еще был на что-то похож, то попытки говорить на старом лиринском вызывали смех. И как всегда, Рапсодия сказала правду. Она совсем его не понимала.

Они стали чаще сменять друг друга, когда несли дозор, главным образом из-за ее кошмаров. Примерно после часа глубокого сна Рапсодия начинала метаться, что-то бормотать, иногда принималась плакать и в конце концов просыпалась. Эши хотелось ее утешить или хотя бы разбудить, чтобы спасти от кошмаров, но он знал, что Рапсодия наделена даром предвидения. Если она видит Будущее, то лучше ей не мешать, какой бы ни была цена. Поэтому он сидел и с тоской смотрел, как она страдает, а потом просыпается, дрожа от ужаса.

Днем они почти не разговаривали. А вот вечером, когда появлялась возможность отдохнуть, наступало время для беседы. На лес опускалась ночь; все звуки становились более отчетливыми, потрескивал костер, что-то шептал ветер, блуждая среди густых ветвей, — на эти звуки днем обычно не обращаешь внимания. При ярком солнечном свете слова приобретали совсем другой смысл. Ночь скрывала все, приносила ощущение безопасности, и спутникам станови лось легче поддерживать разговор.

До цели их путешествия оставалось всего несколько дней. Эши обещал, что не пройдет и недели, как они доберутся до логова Элинсинос. Им еще предстояло перебраться на другой берег широкой реки и проделать немало лиг, но конец путешествия был уже близок.

В тот вечер атмосфера в их маленьком лагере была пронизана одиночеством. Они уже так давно находились в лесу, что забыли, когда в последний раз вокруг не было деревьев. Казалось, листва поглощает вечерние молитвы Рапсодии, а сами песни стали такими тяжелыми, что уже не могли подняться к небесам. Она сидела на вершине небольшого холма, наблюдая, как звезды, одна за другой, загораются на темном небе, а потом на время прячутся за облаками. Они вдруг напомнили Рапсодии мелких блестящих рыбешек, которых преследует в глубоком темном озере огромная хищная рыба.

— Рапсодия? — голос Эши нарушил ее размышления.

Она повернулась к темной фигуре своего спутника. Он сидел у костра, пламя которого мерцало на его туманном плаще, окружавшем его смутным ореолом.

— Да?

— Ты чувствуешь себя в безопасности рядом со мной?

Она ответила не сразу.

— Как и в любой другой компании.

Человек в капюшоне поднял голову.

— Что это значит? — его голос звучал тихо, почти нежно.

Рапсодия вновь посмотрела на небо.

— Пожалуй, я уже не помню, когда в последний раз чувствовала себя в безопасности.

Эши кивнул и вернулся к собственным размышлениям. Однако вскоре он вновь заговорил:

— Дело в твоих кошмарах?

Рапсодия подтянула колени к груди и обхватила их руками.

— Частично.

— Ты боишься встречи с Элинсинос?

Она слегка улыбнулась:

— Немного.

Эши налил себе еще одну чашку чая. В последнее время он выпивал большую часть чайника, — словно хотел загладить свою грубость, что немало забавляло Рапсодию.

— Я могу пойти с тобой, если тебе будет легче.

Рапсодия немного подумала, а потом покачала головой:

— Не думаю, что это разумно, но все равно спасибо.

— А когда-нибудь ты чувствовала себя в безопасности? — Эши сделал долгий глоток.

— Да, много лет назад.

Эши хотелось задать вопрос прямо, но он выбрал окольный путь.

— Когда?

Рапсодия передвинулась поближе к огню. Ей вдруг стало холодно, и она накинула плащ на плечи.

— Когда я была маленькой девочкой, еще до того, как убежала из дома.

Эши кивнул.

— А почему ты убежала?

— А почему люди убегают? Я была глупой и эгоистичной, но прежде всего эгоистичной.

Эши знал и о других причинах, по которым люди покидают родной дом.

— А ты была красивой в юности?

Рапсодия рассмеялась:

— Боги, нет. И мои братья постоянно дразнили меня.

Эши тоже не удержался от смеха.

— Это одна из основных обязанностей братьев — не позволять сестрам слишком гордиться собой.

— А у тебя есть сестры?

Наступило долгое молчание.

— Нет, — наконец ответил Эши. — Значит, у тебя было позднее цветение.

Она удивленно посмотрела на него:

— Что ты имеешь в виду?

— Разве не так говорят о девушке, которая в юности не отличается привлекательностью, а, став женщиной, превращается в красавицу?

Рапсодия бросила на него странный взгляд.

— Ты считаешь, что я красива?

Эши улыбнулся под капюшоном:

— Конечно. А ты думаешь иначе?

Она пожала плечами:

— Красота — вопрос очень неоднозначный. Пожалуй, мне нравится то, как я выгляжу, во всяком случае, я не ощущаю никаких неудобств. А как другие относятся к моей внешности, для меня никогда не имело значения.

— Такой подход характерен для лиринов.

— Если ты не заметил, я как раз принадлежу к этому народу, по крайней мере частично.

Эши с сожалением развел руками:

— Из чего следует, что разговоры о твоей красоте не производят на тебя никакого впечатления.

Рапсодия рассеянно провела ладонью по волосам.

— Ну, не совсем. Они меня смущают, в особенности если ты говоришь неискренне.

— А почему ты думаешь, что я стану говорить неправду?