Война и миф - Михаил Зыгарь

– Ты думаешь, он выиграет выборы в ноябре?

– Думаю, да. У него ведь рейтинг выше, чем у мистера Керри. Я бы хотел, чтобы президент Буш выиграл. У Джона Керри, конечно, тоже есть несколько очень хороших пунктов в программе, насчет образования, например. Но все равно мне больше нравится президент Буш. Понимаешь, он сделал очень много хорошего для Америки. Многие, наверное, будут голосовать против него из-за войны. Они говорят, что это совершенно не наше дело, надо оставить Ирак в покое – пусть иракцы делают, что они хотят. Моя мама говорит так. У меня вся семья собирается голосовать за Керри – они считают, что он прекратит войну в Ираке, и я вернусь домой. Они готовы на все, лишь бы я поскорее вернулся. Но я понимаю, что так нельзя, это безответственно и нечестно по отношению к иракскому народу. И президент Буш это понимает...

– Ты будешь голосовать за Буша?

– Да... Знаешь, на самом деле мне все равно. Ну, в смысле, если выиграет мистер Керри, я тоже не расстроюсь. В этом случае я и правда, может быть, вернусь домой...

– А как ты представляешь свою жизнь после войны, дома?

– Ты знаешь, в самом начале, когда меня только перевели в Ирак, было очень странно оказаться после полной свободы в ситуации, когда я не могу выходить из лагеря, всюду какие-то ограничения... После всего этого вернуться домой будет просто удивительно. Это будет совсем другая жизнь. Даже представить себе этого не могу сейчас. Не будет войны? Я буду дома? Все мои друзья пошли своими дорогами, разъехались, кто-то уже чего-то добился. Я понимаю, что мне придется заново учиться жить у себя дома. Когда я вернусь, я не буду никого знать. А в моем возрасте это уже довольно непросто.

– А сколько тебе лет?

– Мне? Девятнадцать.

В этот момент к нам подошел один из товарищей Адама.

– Познакомьтесь, это Джон, а это Михаил, – сказал Адам, – он журналист из России. Он не выспрашивает ничего секретного! – на всякий случай добавил мой собеседник.

Джон пристально посмотрел на меня, а затем присоединился к разговору:

– Ты знаешь, со временем воевать становится даже весело. Раньше, в Америке, я работал в банке, и это было довольно скучно. А сейчас мы с Адамом летаем на вертолете – он рулит, а я стреляю. Ты знаешь, иногда стрелять так забавно!

– Да нет, не слушай его, – очень серьезным тоном перебил Адам, – это совсем не весело. Никогда, ни в какой ситуации убивать людей не бывает забавно. Не говори так.

– Ладно, на самом деле у нас транспортный вертолет. И стрелять приходится, только если по нам открывают огонь.

– И часто по вам открывают огонь?

– В Ираке кто угодно может выстрелить, любой фермер, – вдруг признался Джон. – Работает он у себя в поле, видит – вертолет летит, побежал, схватил в канаве автомат – и давай стрелять. А мне приходится отвечать.

– Точно, у этих фермеров оружия навалом, – вторил Адам, только что расписывавший мне добродушие иракцев.

– Но ты же говорил, что вы боретесь только с террористами? – продолжал допытываться я.

Адам и Джон при этих словах как-то болезненно улыбнулись.

– Да, мы ведь боремся с террористами. Мы не стреляем по мирным жителям. Но нам приходится убивать, чтобы не убили нас. Ты был когда-нибудь в Багдаде? – вдруг спросил Адам.

– Да, только до войны, – признался я.

– А я только после войны. И он сейчас выглядит так, как будто прошел торнадо. Все разворочено, разбито. Но это не потому, что мы старались разрушить город. Мы не хотели разрушать весь город! Мы же наносили удары только по военным объектам, по дворцам Саддама. Мы не бомбили школы и частные дома. Но террористы нас вынудили...

– Извини, а как ты думаешь, почему эти террористы ненавидят американцев?

– Ну, им не нравится наш образ жизни. Они ненавидят то, как у нас одеваются женщины... Еще мы – самая свободная страна, и они ненавидят нас за то, что у нас столько свобод... Им не нравится наш образ жизни.

– Иракцы говорят, что ненавидят американцев за то, что вы на них напали.

– Но ведь мы не первые начали! – почти закричал на меня Адам. – Ты не помнишь 11 сентября? Это было ужасно. Это они объявили нам войну. Как нас в школе учили – никогда не начинай драку первым. А они начали, и теперь им приходится отвечать.

– Но ведь 11 сентября в тех самолетах не было иракцев...

– Да, но мистер Хусейн, он ненавидел Америку! Он ненавидел американцев, не раз жег американские флаги! Он был очень богатым человеком и все время давал деньги террористам, Осаме бен Ладену. А Афганистан был логовом террористов, и нам пришлось прогнать их оттуда.

К нам подошли две темнокожие девушки.

– Офицеры, – шепнул мне Джон, повернулся к ним и стал рассказывать про сделанные покупки. Одна из них позвала моих собеседников в автобус.

– Ладно, ты нас извини, у нас не очень много времени, – начал прощаться со мной Адам, – мы здесь, в Катаре, всего три дня – завтра назад, в Ирак. Надеюсь, в следующий раз встретимся уже в Америке. Если хочешь, можешь потом еще с кем-нибудь пообщаться – сейчас очень много ребят привозят. Сплошным потоком, каждый день. О-очень много.

Он с шумом допил свой молочный коктейль и поспешил к автобусу, увозящему его на войну.

«Коммерсантъ», 19.04.2004

Бишкек накануне революции. – Путь революции от наркологической клиники до Белого дома. – Разгромленный Бишкек. – Неоконченное восстание в Кемине. – Вторая киргизская революция против Бакиева и Березовского. – Козлодрание как символ политического процесса

Первая киргизская революция для меня произошла очень быстро. Я едва успел приехать в Бишкек и написать, что она вот-вот случится, – и она сразу случилась.

С другой стороны, киргизская революция для меня тянулась очень медленно.

День 24 марта 2004 года вообще казался бесконечным – его я провел на площади Ала-Тоо, пытаясь вычислить, с какой стороны сейчас нападут. Справа митингующих закидывали камнями, слева наступали всадники, справа же стоял ОМОН, толпа волнами бегала то в одну, то в другую сторону – сначала отступала под натиском, а потом сминала нападавших. Мне приходилось бегать вместе с ней, но я все время ловил себя на мысли, что хочу только одного: чтобы все это как можно скорее закончилось. Не важно как – но чтобы я мог с чистой совестью уйти писать репортаж. Но ничего не закончилось. Ни в тот день, ни на следующий, ни через месяц, ни сейчас. Я написал уже больше десятка репортажей, а противостояние в Киргизии все еще продолжается: волна то нахлынет, то схлынет.

Сейчас я понимаю, что борьба вообще никогда не заканчивается. Ее можно бросить, а можно даже и не пытаться – но выиграть нельзя. А если тебе кажется, что ты победил, то уже в следующий миг тебя, вероятнее всего, обманут. И нужно будет бороться опять за тот самый один счастливый миг.