Вечные сны о любви - Марианн Уилманн

Он веселил ее, чтобы услышать смех и тоже сохранить его в памяти. Он задавал ей вопросы лишь для того, чтобы наслаждаться ее голосом, его интонациями.

Когда они поели, он приблизился с ней, чтобы посмотреть, как лунный свет играет в ее волосах.

Поздно ночью он занимался с ней любовью — так нежно, как только умел. Он знал, что это — в последний раз.

Когда она спала — он погрузил ее в легкие сны — он решился и был доволен тем, что предстояло сделать.

Ей снились сны, но они были тревожными. Она заблудилась в лесу, в тумане, который скрывал деревья и окутывал тропинку. Сквозь него мерцал свет, и капли влаги блестели, как драгоценности. Драгоценности, которые плавились и исчезали, как только она касалась их рукой.

Она слышала звуки — шаги, голоса, даже музыку, — но, казалось, они доносились из-под воды. Тонущие звуки, которые никак не становились отчетливыми. Как ни старалась она установить их источник, все было тщетно.

Формы деревьев были размазаны, краски цветов — безжизненны. Когда она пыталась кричать, казалось, что ее голос слышен не дальше ее ушей.

Она побежала — ей было страшно, что она заблудилась, что она одна. Ей нужно было только найти выход. Выход есть всегда. Ее охватила паника, и она попыталась разогнать туман, разрывая его пальцами, колотя по нему кулаками.

Но руки проходил сквозь него, и занавес оставался целым.

Наконец она увидела слабую тень замка. Шпили на башнях, зубчатые стены казались мягкими, словно воск в густом воздухе. Она побежала к замку, рыдая от облегчения. А потом от радости — когда увидела его, стоявшего у массивных дверей.

Теперь она мчалась к нему с распростертыми объятиями, готовыми к поцелую губами.

Когда ее руки прошли сквозь него, она поняла, что он — лишь туман.

И она тоже.

Кейлин проснулась, рыдая и протягивая к Флинну руки, но кровать возле нее была холодна и пуста. Она дрожала, хотя огонь, весело танцуя, согревал комнату. Это сон, только сон. Вот и все. Ей было холодно, и она встала с постели, чтобы одеться в плотное синее платье.

Где Флинн? — подумала она. Они всегда просыпались вместе, их ритмы были словно связаны между собой. Она пошла к огню, чтобы согреть замерзшие руки, и на ходу глянула в окно. Ярко светило лучистое солнце, и это объясняло, почему Флинн не обнимал ее, когда она открыла глаза.

Она проспала все утро.

Вот это да, подумала Кейлин, усмехнувшись. Все утро проспала, всю ночь видела сны. Так на нее не похоже.

Так на меня не похоже, подумала она еще раз, когда руки ее успокоились. Видеть сны. Она никогда не помнила своих снов, даже обрывками. Тем не менее, этот помнила точно, каждую деталь, словно действительно пережила приснившееся.

Это потому, что я расслабилась, заверила она себя. Потому что разум был расслаблен и открыт. Люди всегда говорят, какими реальными могут быть сны, ведь так? До сих пор она в это не верила.

Если сны будут такими пугающими, такими горестными, то уж лучше ей их не помнить.

Но все закончилось. Стоял прекрасный день. Не было тумана, укрывающего деревья. Цветы грелись в солнечном свете, их краски были яркими и настоящими. Облака, которые так часто закрывали ирландское небо, сейчас рассеялись, открыв глубокую, искрящуюся синеву.

Она нарвет цветов и вплетет их Дилису в гриву. Флинн даст ей еще один урок верховой езды. А позже она будет наводить порядок и начнет с библиотеки. Так интересно перебрать все книги. Исследовать их и приводить в порядок.

И теперь это не будет навязчивой идеей. Она больше не попадется в эту ловушку. Работа по дому станет удовольствием, а не обязанностью.

Распахнув окна, она высунулась, вдохнула свежий воздух.

— Я уже так изменилась, — прошептала она. — Мне нравится, какой я становлюсь. С такой я могла бы подружиться.

Она крепко зажмурилась.

— Мама, жаль, что не могу сказать тебе. Я так влюблена. Он делает меня такой счастливой. Жаль, что не могу сообщить тебе это, не могу сказать, что теперь я понимаю тебя. Жаль, что не могу поговорить с тобой.

Вздохнув, она отошла от окна.

Он пытался быть занятым. Только так он мог прожить этот день. Мысленно, в сердце он попрощался с ней еще накануне вечером. Он уже отпустил ее.

Другого выбора не было — только отпустить ее.

Он мог бы оставить ее с собой, втянув в долгие дни, бесконечные ночи следующего сна. Его одиночество будет нарушено, оно уменьшится. И в конце этого сна она снова будет здесь, эту короткую неделю. Чтобы прикасаться к ней. Чтобы быть.

Потребность в Кейлин, желание, чтобы она находилась рядом, было самой мощной силой, которую он когда — либо испытал. Кроме одной.

Любви.

Не только нежную красоту снов готов разделить он с ней. Но и боль и радость, которые идут от биения сердца.

Но тогда он отнимет ее жизнь, украдет у нее не только то, что она знала, но и то, кем она станет. Как он вообще мог поверить, что сможет сделать это? Неужели он и вправду думал, что его собственные нужды, самые эгоистичные и себялюбивые из них, перевесят ее самые главные потребности?

Жить. Чувствовать тепло и холод, голод и жажду, наслаждение и боль.

Видеть, как изменяешься с годами. Пожать руку незнакомому человеку, обнять любимого. Родить детей и видеть, как они растут.

Несмотря на всю свою волшебную силу, все его знания, ничего этого он дать ей не мог. Все, что он оставил ей, — это дар свободы.

Чтобы утешиться, он прижался лицом к шее Дилиса, втянул в себя запахи лошади, соломы, овса и кожи. Как так получается, что он забывает, каждый раз забывает о невыносимом страдании этих последних часов? Сущая физическая боль от знания того, что все это снова кончается.

— Ты всегда был свободен. Ты знаешь, что я не имею никакого права удерживать тебя здесь, если ты захочешь уйти. — Он поднял голову, лаская голову жеребца и глядя ему в глаза. — Увези ее отсюда в целости и сохранности. И если перейдешь границу, я не буду винить тебя.

Он отступил, медленно вздохнул. У него еще была работа, а утро проходило быстро.

Когда эта работа была сделана — последнее заклинание, тонкое покрывало забвения, раскинутое на границах его тюрьмы, — он мысленным взором увидел Кейлин.

Она бродила по садам, идя к опушке леса. Искала его, звала его. Боль пронзила сердце, словно стрела, такая сильная, что он чуть не упал на колени.