Гори, венчальная свеча! - Елена Арсеньева

Замолчала, с глумливою улыбкою глядя на Алексея, который былбы поражен, наверное, менее, если бы Неонила Федоровна сообщила, что он –делатель воровских денег или атаман понизовской вольницы[2]. Только и смог, чтопролепетать, хватаясь за последнюю соломинку:

– Но у меня нет сестры…

– Есть, князенька! – злорадно осклабилась в полутьме НеонилаФедоровна, напоминавшая горгону Медузу с этими полуседыми прядями, вздыбленнымисквозняком. – Есть! Запамятовал? Хотя ты еще малой был, годов пяти, не более…Тебя-то со скотницей Палашкой почему в покои взяли? Потому что цыгане твоюсестру-младенца со двора снесли. Нянька проспала, цыгане подкрались – вот исгинуло дитя. Словно сквозь землю провалилось. Никто ее в живых не чаял большевидеть, заупокойные службы служили по рабе Божией Елизавете!

Что-то такое слышал Алексей… смутно припоминалось, или этосейчас казалось ему, будто слышал? Какие-то слухи о батюшкиной болезни, отайной, смертельной тоске, которая и свела в могилу княгиню Марью Павловну…

– Дитя не нашли, – вновь раздался голос Неонилы Федоровны. –Да и как же найти-то? Искали в лесу, у цыган, а девочка была у меня!Батюшке-князю сие небось и в голову не взошло. Где ему! Его память на бабкороткая. Много таких, как я, было у него, множество! Пелагеюшка – дура из ихчисла. Но они все забыли да простили, а я – нет. Я – нет!..

– Наговор это! Ложь гнусная! Не слушай, Алешка! Коли так,пускай она докажет! – возбужденно выкрикнул верный Николка.

Неонила Федоровна так резко оборвала хохот, словно его обрубили.

– Нишкни! – отмахнулась она от Николки троеперстием. –Изыди! И тебе ведь от суда не уйти, коль не смолкнешь. Ты, гвардейский офицер,соучастник кровосмесительного венчания! А что про доказательства… пускай князьмолодую в дом отцов приведет, да отворит покои княгинины, что с самой ее смертистоят заперты, да рядом с парсуной[3] Марьи Павловны свою жену поставит. Однолицо, вылитая! Жена твоя, Алексей Михайлович, по отцу и матери чистых кровейСтрешнева-Измайлова. Повезло тебе, как видишь: ты, полукровка, дворянкустолбовую взял! Радехонек будет Михайла Иванович сношеньке, возликует, чтодочушку нашел родимую!

Алексей оцепенело молчал. Ни мыслей, ни чувств. Холод вовсем теле – и ничего более.

Внезапно та, с которой он только что обвенчался, бросиласьвперед, обогнув Алексея и Николку.

– Тетенька! За что вы меня так? – возопила она и, заломивруки, пала на колени перед черной пугающей фигурой.

Неонила Федоровна вздрогнула так, что ее даже шатнуло всторону, потом быстро нагнулась и дрожащей рукой потянула с лица девушки фату.Глаза ее расширились, рот задрожал… Она резко выпрямилась, постояла какое-томгновение и тяжело рухнула навзничь.

Алексей, священник, Николка, разом выйдя из столбняка,бросились к ней, приподняли. Пламя свечи отразилось в неподвижных, широкораскрытых глазах.

Неонила Федоровна была мертва.

* * *

Даже и потом, после, уже поуспокоившись, не мог порядочновспомнить Алексей бывшее с ними в тот вечер, в ту ночь. Смутно, будто сквозьтуман, виделось, как Николка выхватил из кармана горсть монет и сунул их владонь попа, а к горлу его уже было приткнуто острие шпаги.

– Пикнешь кому, – прошипел Николка, и Алексей удивился зловещемублеску глаз своего всегда веселого и добродушного друга, – тогда ищи, кто тебяотпевать станет. Понял, батюшко?

Тот лишь заводил глаза, постанывая.

– Скажешь: на молитве, мол, женщине дурно сделалось. Упала –да и дух вон. Ничего ты знать не знаешь, ведать не ведаешь, кто такая дапочему. Понял ли?

– По-нял… ей-богу… – наконец прохрипел поп, и Николка, ещеразок, для острастки, тряхнув его, схватил за руки молодых и вытащил их изцеркви.

Тьма на крутояре стояла непроглядная. Лишь когда ветерразрывал облака в клочья и меж ними проглядывал мутный зрак луны, можно былоразличать дорогу.

Сначала Николка ринулся через дворы к Ильинской, даопамятовался, побежал прямо по траве к обрыву, к крутой лестнице. Ее мокрые отдождя ступени были едва различимы, но все трое, скользя, цепляясь за шаткиеперила, спускались со всей возможной поспешностью.

Ноги у Алексея подгибались, он еле шел, предоставив Николкевести их… О, господи! Невесту Алексееву? Жену? Сестру? Как теперь называть ее?!Мысли беспорядочные, отрывистые, будто удары кнута, хлестали его разум. Иосознание, что злее его судьбы нет и не будет на свете, что так и суждено емутеперь в тоске и страхе жизнь проводить, подкашивало ноги. Вдруг привиделосьлицо отца, искаженное гневом при встрече с сыном, который вел жизнь беспутную,праздную и наказан заслуженно.

Алексей содрогнулся, возвращаясь к действительности. Он и незаметил, когда и как миновали Нижний посад с его такими шумными днем торговымирядами. Сейчас здесь царила тьма, слева гудел, невзирая на ночное время,приречный кабак, притулившийся, будто бесово семя, меж двумя благочестивымицерквами: Троицкой и Рождественской.

– Сейчас, – проговорил Николка. – Сейчас мы, сейчас!

Он отпустил руку Лисоньки и побежал к кабаку, испустив трирезких коротких свиста. Девушка пошатнулась, видимо, не в силах стоятьсамостоятельно, и, чтобы не упасть, привалилась к Алексею. Тот невольно прижалее к себе, и она, будто только того и ждала, зашлась в слезах.

Алексей глянул ввысь. Тучи неслись мимо, мимо земных страхови страданий, то открывая небо, то вновь затягивая его непроницаемой чернойзавесой. Не было дела им, быстро бегущим, до двух несчастных, что стояли наберегу разбушевавшейся Оки.

Прибежал запыхавшийся Николка, волоча какого-то мужичонку втреухе и хилом армячке. Мужичонка что-то невнятно выкрикивал, то вынимал из-защеки, то вновь прятал туда две монеты – очевидно, данные ему Николкою. С этиммужичком, понял Алексей, и было сговорено еще вчера о перевозе в заречноеКанавино, откуда уже лежал дальний, объездной путь на Москву, к отцу… К отцу!

– Прости, барин! – наконец-то членораздельно выговорилмужичок, и только тут заметил Алексей, что тот едва держится на ногах сперепою. – Что попритчилось-то? Вышел еще засветло к берегу – а лодчонки неткак нет. Лихие люди кругом, разве уследишь? Пустили меня, бедного, по миру. Даи погода, батюшка, погодка суровая. Как пить дать затопит. Лучше бы завтра вамотправиться, а к завтрему я лодку для вас сыщу.