Двор чудес - Мишель Зевако

К своему великому изумлению, он шел без всяких препятствий.

Вдруг посреди одного переулка перед ним встала баррикада.

«Так-так! — подумал Рагастен. — Видно, наши люди не дремлют! Тут-то нас и возьмут».

Рядом с ним вдруг очутился какой-то человек.

— Друг, — сказал ему Рагастен, — мне надо пройти. Дело касается всех нас, и нашей жизни.

— Вы от двора? — спросил человек. — Проходите.

Это был часовой, поставленный Трико.

«О каком дворе он говорил?» — подумал про себя Рагастен.

И он проворно перескочил через наваленную в этом месте преграду.

Выбросив из головы вопрос, что означает эта неожиданная легкость доступа в то самое время, когда воры держались настороже больше обычного, Рагастен продолжил путь.

Дух у него зашелся, когда он увидел в конце переулка большую площадь, освещенную кострами.

Через несколько секунд он уже был во Дворе чудес. Он немного задержался, чтобы по возможности сориентироваться и рассмотреть необычное зрелище.

Тяжелым, чадным огнем горели пять-шесть больших костров поодаль один от другого. Иногда порыв ветра отгонял дым, и тогда пламя освещало красным дома вокруг большого прямоугольника — дома гнилые, обшарпанные, все в трещинах, с черными окнами, которые, словно пустые глазницы, глядели на площадь.

Вокруг огней бурлили толпы, а за столами мужчины со зверскими лицами и женщины с изможденным видом хриплыми голосами распевали песни, осушая оловянные кружки, куда воровки то и дело подливали вина.

Другие, сидя на раскисшей земле, чистили рапиры и точили кинжалы. Иные заряжали аркебузы.

Рагастен и Спадакаппа прошли через эту толпу, но никто не обращал на них внимания. Ведь раз они здесь — значит, объяснили часовым, зачем идут.

Рагастен нетерпеливо всматривался в эти кучки людей, которые казались призрачными в красноватом свете костров.

Среди этих мрачных, свирепых лиц он пытался разглядеть веселое, честное, энергическое лицо юноши, которого он вытащил из-под виселицы.

Но узнает ли он его, даже если и разглядит?

Одна группа, самая многочисленная и непохожая на другие, привлекла его особое внимание. Здесь не пили, не пели песен. Кто-то, кажется, держал речь, а сотни две-три человек его слушали.

Все они были хорошо вооружены. Почти все носили кирасы.

Словом — настоящая армия Двора чудес.

Рагастен подошел и сквозь плотную толпу пробрался в первые ряды.

Посередине было расчищено довольно большое пространство. Там стоял помост из досок, уложенных на пустые бочки. На помосте стоял стул, а на стуле сидел человек и громко говорил так, чтобы слышали все собравшиеся. Рагастен его сразу узнал: то был Трико.

Его слушали в такой напряженной тишине, что Рагастен немедленно догадался, какую власть имел этот человек.

Несколько человек вокруг помоста, похоже, дожидались своей очереди держать речь в этом собрании нотаблей: ведь во Дворе чудес, как и повсюду, была социальная иерархия, хотя и не столь жесткая, потому что каждый член общества здесь мог объявить себя независимым.

— Короче, дело такое, — перешел Трико к заключению своей речи. — Никто на нас нападать не будет: не посмеют! Нашим святым вольностям уже много веков — так к тому же у нас еще и сила есть! Вот я и говорю, что бояться нам нечего. Быть того не может, чтобы великий прево задумал такую глупость: взять силой королевство Арго. Поэтому я говорю вам: на провокации не поддавайтесь! Давайте сейчас же разберем баррикады — они только без толку обижают прево, — сложим оружие и пойдем себе спокойно спать. Я все сказал.

По рядам воров пробежал одобрительный шепот — но так шепчется меж собою стая волков: непосвященный принял бы ее рык не за одобрение, а за угрозу.

Вдруг в этом шуме раздался молодой сильный голос:

— Братья, наш добрый Трико ошибается! Клянусь вам: скоро на вас нападут! Не разбирать надо баррикады, а укреплять.

Рагастен так и вздрогнул. Он встал на цыпочки и увидел, что говорит юноша, стоящий возле помоста, опираясь на шпагу.

Это был Манфред.

Сердце шевалье заколотилось.

Нет, не может быть, чтобы этот молодой человек с честным, откровенным, отважным лицом был таким бандитом, как расписывал Трико у Монклара!

Неодолимый порыв симпатии бросил Рагастена к самому помосту. Он встал рядом с юношей.

Все в изумлении остолбенели.

Увидев, что на него бросаются два человека с оружием, Манфред уже готов был крикнуть: «Измена!», но тут шевалье поспешно произнес:

— Вспомните мертвецкую под Монфоконской виселицей!

— Шевалье де Рагастен! — с бурной радостью воскликнул Манфред. — Наконец-то я вижу вас, сударь! Наконец-то могу поблагодарить!

Он протянул обе руки Рагастену. Шевалье взволнованно сжал их. Мириады мыслей теснились в его голове. Мириады слов разом рвались наружу. Он хотел рассказать о Беатриче, о Жилет, о себе, об Италии, расспросить обо всем, что жаждал знать.

Но сначала нужно было спасти все дело.

— Милостивый государь, — сказал он, — велите немедленно сменить всех часовых.

— Почему?

— Раз я сюда прошел, то могли пройти и другие.

— Вы правы. Нас предали!

Манфред что-то сказал Лантене, и тот сразу исчез.

Трико, сидя на помосте, не мог видеть шевалье. Пока Рагастен с Манфредом обменивались репликами, король опять взял слово, чтобы уговорить воров.

— Ошибаюсь не я, а брат наш Манфред, — сказал он. — Я точно знаю, что великий прево против нас ничего не замышляет.

— Так значит, он сам тебе и сказал! — воскликнул Манфред.

Он тут же вскарабкался на помост и встал напротив Трико.

Того затрясло от ярости.

— Ты оскорбил короля Арго! — произнес он. — Будем тебя сейчас же судить.

Гробовое молчание опустилось на воровскую толпу.

— Нет, судить будут тебя! — возразил Манфред. — Братья, я обвиняю Трико в измене. Обвиняю в том, что он продался великому прево. Обвиняю, что он вошел в соглашение с теми, кто хочет нас уничтожить.

— Ложь! — заорал Трико.

— Судить! Судить! — вопила толпа.

— Пусть ответит!

— Если Манфред соврал — казнить его!

И за несколько мгновений вся сцена, описанная нами, переменилась.

Суд у воровского народа был скор. У воров не было следователей, не было присяжных, но если последний убогий калека выдвигал обвинение против самого грозного казначея или бригадира, то казначей и бригадир, и даже сам герцог Египетский, и даже сам король Арго, должен был тут же ответить.