Отцовский штурвал - Валерий Хайрюзов

Подняв волну, они плюхнулись в воду. Самолет круто завернул нос, выскочил на мель под свисающие деревья. Внизу под полом глухо захрустела обшивка, приборная доска стремительно пошла навстречу. Сушков выбросил вперед руки, предохраняя голову от удара.

Сапрыкин выключил двигатель, быстро открыл аварийный люк, выбрался наружу. Сушков молча проводил его взглядом, у него не было сил подняться с кресла, в нем жило только сердце, оно бухало где-то около горла, по всему телу мелкой дрожью расползалась вяжущая слабость. Ему хотелось поскорее выбраться из самолета, но он не мог ничего поделать с собой, тело стало чужим.

Самолет постепенно заполнялся водой, при посадке они пробили дно. Нос задрался вверх, лобовое стекло уставилось на макушки мокрых сосен, сквозь них проглядывало вечернее небо, которое все еще раздирали молнии, но здесь, на земле, они не казались страшными.

Мимо Сушкова пролез Изотов, он тащил за собой портфель с документами, лицо у него было серое, мокрое.

– Брось ты его, – вяло сказал Сушков.

Изотов осоловело посмотрел на летчика, молча протолкнул портфель в отверстие, вылез следом. Снаружи всплеснула вода.

«Неглубоко, – определил Сушков, – наверное, по колено. Недаром говорят: “Кому быть повешенному – тот не утонет”».

– Вася, вылазь, а то утонешь! – закричал снаружи бортмеханик.

Сушков отстегнул ремни, поднялся с кресла, но прежде чем вылезти наружу, заглянул в грузовую кабину. Вода заполнила хвост самолета, промочила брезентовый чехол, который лежал в конце кабины, подступила к ногам Лохова. Он сидел на ящиках, крутил в руках пистолет.

– Чего расселся, – хмуро сказал ему Сушков. – Выбирайся давай.

Через несколько минут они вытащили из самолета все, что могло пригодиться: бортовую сумку с документами, ракетницу, подушки из-под сиденья, груз. Из чехла соорудили палатку. С Лоховым не разговаривали. Он, постояв на берегу, вновь перетаскал золото в пилотскую кабину и остался ночевать там. Сушков, некоторое время наблюдавший, как Сапрыкин осматривает самолет, вяло пошутил:

– Почти что цел, можешь сдавать дежурному медведю. Вместе с охранником.

Они забрались под чехол, легли на землю, приткнувшись плотнее друг к другу. Было прохладно и сыро, пахло мхом и бензином. От реки шел густой шум, который, казалось, существовал сам по себе; ни тайге, ни реке, ни падающему с неба дождю не было до людей никакого дела: они проглотили и растворили их в себе.

Сушкова разбудила вода. Она вернула его из полудремотного состояния, в котором он ненадолго спрятался от жгучего сознания случившейся с ними беды. Он сделал слабую попытку вернуть или хотя бы задержать сон, но сердце тоже проснулось, забухало глухо и зло.

Сушков услышал шум дождя, дыхание спящего рядом Сапрыкина, ощутил мокрую, прилипшую к телу одежду и тотчас разом от начала до конца восстановил в памяти вчерашний полет, затем подробней, уже с каким-то другим, оправдывающим себя чувством, вспомнил посадку.

«Эх, если бы не груз, тогда бы выцарапались!» – с раздражением подумал он. Лежать было неудобно, Сушков поднял брезент, выполз наружу. По пути ему попались самолетные формуляры, он вытащил бортовой журнал, раскрыл его, стал читать записи. Ему хотелось отыскать ответ на мучивший его вопрос. Может быть, где-то в предыдущих полетах уже случались отклонения в работе двигателя, но в бортжурнале все было в порядке.

«Нужно продолжать записи, – подумал он, – начнут разбираться, будет хоть на что сослаться».

Он достал химический карандаш и аккуратно вывел:

13 июня 1941 года.

12 июня вечером при возвращении из Бодайбо попали в грозу и сели на вынужденную. Причина: падение мощности двигателя.

Капли дождя, залетая под карандаш, раскрасили буквы в яркий фиолетовый цвет.

– Подумают, что плакал, – усмехнулся Сушков. Он послюнил карандаш и добавил:

Спали плохо, всю ночь шел дождь.

Он захлопнул бортжурнал, запихал его обратно в сумку и, придерживаясь за кусты, стал спускаться к реке.

– Стой, кто идет? – донесся от самолета голос Лохова.

В жаркий июньский день сорок первого года работники гидроаэропорта высыпали на берег Ангары провожать Павла Михайловича Жигунова. Командование управления гражданской авиации срочно отозвало Жигунова из отпуска, дало ему вместе с семьей день на сборы. Все знали: Жигунова переводят работать в Якутск, но не догадывались, что такая спешка вызвана тем, что несколько дней назад в районе Бодайбо пропал самолет Василия Сушкова.

Поначалу в гидроотряде не поверили, что Сушков потерялся, не такой это был человек. Если бы кто другой, но чтоб Сушков! К ному прочно прилипло слово «счастливчик». Там, где другие сломали бы себе шею, Сушков выходил сухим из воды. За примером далеко ходить не надо. Совсем недавно на пути между Леной и Ангарой отказал у него двигатель. Так он ухитрился примоститься на крохотное озерко. Пролетая над ним, летчики качали головой. Десять метров недолет, пять метров перелет – конец самолету. Счастливчик Сушков!

Павел Михайлович приехал в гидроаэропорт вместе с женой и сыном. Он оставил их на причале, а сам зашел к командиру отряда Константину Буркову. В кабинете одно узкое полукруглое окно, оно что тоннель в толстой стене, в конце его, за пыльным стеклом стоит рыжее утреннее солнце.

Увидев Жигунова, он кивнул на свободный стул, развернул перед Павлом Михайловичем полетную карту.

– Придется тебе Сушкова искать, – хмуро сказал Бурков. – Для розысков уже выделены два самолета. Его по Лене ищут да по Витиму. А он наверняка где-нибудь на маленькой реке сидит. Не мог же он от воды далеко уйти.

Бурков посмотрел на Жигунова, погладил ладонью голову.

– Сегодня же добирайся до Киренска. Там тебя встретят. Руководит поисками Афанасьев – секретарь райкома. Дело, я тебе скажу, заварилось нешуточное: привлечена милиция, работники НКВД. В тайгу ушли поисковые отряды. Но пока что, увы, – Бурков развел руками. – Семью разрешаю взять с собой. Найдешь Сушкова, двигай дальше к новому месту службы.

Бурков замолчал. В комнату вошла его жена Тамара. Она потерянно остановилась около дверей, невидящими глазами скользнула по лицу мужа, остановилась на Жигунове. Павлу Михайловичу стало не по себе от ее взгляда.

Год назад привез Константин Бурков из отпуска красавицу москвичку. И сразу же по устоявшейся, закрытой от посторонних глаз жизни гидроотряда будто прошелся вихрь.

Тамара устроилась работать медсестрой. И сразу же к ней образовалась очередь. У одного насморк, другому нужны таблетки, третьи заходили просто так, поболтать. Чаще других на медпункте околачивался Сушков.

– Как бы тебе Бурков не выписал касторки, – смеялись летчики.

Сушков отмалчивался. Ласково и весело смотрел он на Тамару. И таяла, терялась под его взглядом молоденькая медсестра. Потом неожиданно Василий написал заявление о переводе в отряд изыскателей, который базировался тут же рядом, около стен монастыря. Одни говорили, что Васька позарился на большие деньги, другие многозначительно щурили глаза.