Не люби меня - Ульяна Соболева

* * *

И я не терял. Я брал её несколько раз в день. Жадно, жестоко, быстро и дико, долго и нежно. Я заставлял её кричать, и она срывала голос, терзал её пальцами, не проникая в тесную глубину, и она прокусывала губы до крови, умоляя взять её по-настоящему, трахнуть так, чтобы сыпались искры из глаз. Я набрасывался, как голодный зверь на свою жертву, стараясь насытиться её телом и голосом, тяжёлым дыханием и слезами болезненного удовольствия. Вот только ею нельзя было насладиться вдоволь, про запас. По двадцать часов в сутки. Только четыре часа на её сон. Столько позволяла моя алчность. А в эти четыре часа, пока она спала в моих объятиях, слушать её дыхание и думать…слышать, как крутятся шестерёнки в собственном мозгу, как со скрипом просчитываются все возможные варианты, зрительно прорисовывая схемы пути отхода. Но все пути обрывались у подножия трона императора. Все, кроме одного, который был отброшен в самый дальний угол сознания, не как запасной, но как самый крайний. И, будь он проклят, этот путь оказался единственным возможным! Единственным, который не оканчивался её смертью или жалкой судьбой императорской шлюхи. Да, грёбаный ублюдок утверждал, что Лия интересует его лишь как сильный нихил. Но я, мать его, чувствовал, я видел блеск нескрываемой похоти в его глазах, когда он смотрел на неё. Дерзкое, ничем не прикрытое желание. И вечный вызов в глазах. Ну же, Мортифер, рискни! Я ведь хочу твою женщину! Он знал, что все остальные… все закончили свои жизни сразу после того, как позволили себе больше, чем просто взгляд на неё. Одно движение руки в сторону моей малышки, и наутро богатейшего Деуса Континента нашли обезглавленным и кастрированным. Как и многих других приближённых Алерикса. Это была наша с ним своеобразная игра. Он открывал мне доступ к их мыслям, и я слышал, как трещат мои собственные кости, глядя, словно в кино, на грязные фантазии этих ублюдков. Каждый из них после подобного проживал не более суток. Ровно столько, сколько мне нужно было, чтобы увезти свою девочку домой, уложить её спать и вернуться за ними, чтобы лишить головы и члена. Чтобы больше никогда не смели думать о ней и желать её.

Я давно перестал скрывать своё отношение к ней. С одной стороны, это было даже на руку. Пусть лучше считают это слабостью, принимая её лишь за мою любовницу, чем догадываются о той связи, что теперь соединяла нас. Изящная усмешка судьбы – маленький нихил не то что не растеряла свои способности после нашей первой ночи, а стала гораздо сильнее. Теперь ей достаточно было произнести моё имя мысленно, и я слышал её зов. Теперь я ощущал её эмоции на расстоянии. Не как Деус, а как связанный с ней мужчина. Легенда, в которую не верили даже дети, оказалась правдой. И именно это насторожило императора. У монархов не бывает друзей. Те единицы, что преданы им, поддерживают, как правило, не правителя, а режим. И до тех пор, пока этот режим и корона сулят им определённые блага, они останутся верны императору. И это не низко, и не подло. Это естественно. Ведь нет ничего более естественного, чем страх за свою шкуру, за свою территорию и потомство. Понятия чести и достоинства были придуманы теми, кто не мог отстоять свои права в бою. Настоящие же звери готовы драть кого угодно за то, что считают своим.

И я тоже был готов разорвать на части Алерикса и весь Единый континент только за попытку отобрать мою девочку. Император не просто хотел нихила. Он до трясучки хотел Лию как женщину. На одном из приёмов сукин сын попросту раскрыл мне свои мысли… глядя на Лию… показывал мне картинки, на которых она ублажала его ртом… на которых он вновь и вновь подминал её под себя и драл на части… во всех смыслах этого выражения. С вызовом в глазах, понимая, что ему не грозит участь его сдохших придворных. Пока не грозит.

Именно поэтому я и предал свою девочку. Слушал, как она зовёт, как безмолвно кричит, и позволял жалким ублюдкам избивать её, унижая, причиняя страдания. Жестоко. Так, чтобы поверили все, что Нейлу Мортиферу наплевать на смертную. Стоял всего в нескольких метрах от нее, в другом помещении, и крошил стены, сдерживая рёв, вымещая ярость на мятежниках. Разодрал каждого из них на мелкие части, представляя, что это те, кто мучили Лию. Горстка низших, дни которых теперь были сочтены.

«Это же я. Твоя малышка. Твоя Лия. Вечно твоя». Моя девочка! Всегда моя! И сердце корчится от дикой боли, истекая кровью, перестав сокращаться. Оно извивается в дикой пляске, чтобы, разорвавшись, жалкими ошмётками упасть к её ногам. Оно беззвучно молит о прощении… Но Лия не видит и не слышит его предсмертного хрипа. Она захлёбывается в своей собственной агонии, не понимая, отказываясь верить в происходящее, до последнего не выдавая меня. Даже когда услышала о женитьбе… даже тогда не опустилась до предательства. Продолжала молча терпеть издевательства. Вот только её глаза больше не горели, они потухли вместе с надеждой, что я заберу её, что я им не позволю. А я не мог… Не мог ничего сделать, только смотреть и молить дьявола, чтобы император поверил в этот спектакль и отпустил её.

Но каждый удар отпечатался у меня внутри, каждый её крик стоит в ушах, каждый шрам внутри меня кровоточит. И нет наслаждения болью. Её боль порождает мою собственную, и она сильнее, она как голодное животное обгладывает мои нервы, мое самообладание.

Я не стал говорить с ней. Не стал рассказывать, что моя свадьба – это её билет в жизнь, что я попросту купил ей свободу и я готов был ради этого на всё, готов был не просто жениться, а обрюхатить с десяток подобных Селене только за обещание Алерикса более мягкого приговора.

Низшие так и не смогли взломать блок, поставленный мною. На это был способен только император, но Алериксу тогда было не до показаний обыкновенного нихила.

Незадолго до поимки Лии произошло сразу два масштабных бунта в разных концах Континента. Сразу две семьи заявили о своих притязаниях на трон, завуалировав истинные интересы массовым недовольством сокращающихся ресурсов и беспредела правящей фамилии. Впрочем, мятежи были довольно быстро подавлены. Мной. Нельзя было позволить заняться этим самому императору, иначе он бы понял, кто стоял за ними.

А потом её дикий страх. Впервые страх. Жуткий ужас и неприятие. Впервые она отказывается впустить меня в себя. Она просит, заклинает не стирать её воспоминаний, не понимая, что там, в душе, я уже давно стою на коленях перед ней в немом призыве простить за то, что собираюсь сделать. И её боль… Чёрным цунами по кончикам пальцев, по венам к сердцу, к сознанию. Так больно, что хочется выть вместе с ней, и кровь подступает к горлу, а я судорожно глотаю, чтобы не вырвало. Не показать свою слабость. Не показать, как захлёбывается в боли душа, как её корёжит от каждого крика девочки. Когда-нибудь они все заплатят за твои слёзы, Лия. Мы вместе призовём их к ответу. В тот день я убил нас обоих.

А потом проклятое время, растянувшиеся в десятилетия, в которых каждый день был похож на другой. Поддержка императора и новые земли, которыми мне предстояло управлять. Жена, которую я не видел годами. Селена Мантелла. Дочь самой влиятельной после Мортиферов фамилии. Кто-то считал её красивой, кто-то завидовал статусу и влиянию её отца, кто-то подсчитывал, сколько выиграли Мантелла на родстве с Мортиферами. Я же смотрел на её светлые волосы, точёную фигуру и думал о том, что именно благодаря свадьбе с ней Лия всё ещё жива. В другом мире. Возможно, с другим мужчиной… но жива, дышит, смеётся, мечтает.