Золотой дождь - Джон Гришэм

Мы сделали непростительную ошибку, приехав наленч к назначенному часу. Нас четверых, вместе с нашим руководителем,профессором Смутом, усадили в углу, и все не отрываясь глазели, как мысправляемся с резиновыми цыплятами и замороженным зеленым горошком. У меня былоеще желе желтого цвета, и старый бородатый козел по имени Боско, о чем извещаланадпись на бирке, болтающейся на грязной рубашке с нагрудным карманом, положилна него глаз. Он что-то забормотал насчет желтого желе, и я предложил емувожделенное блюдо, а заодно и свою порцию цыпленка, но мисс Берди Бердсонг [1]быстренько толкнула его на место, чтобы сидел и не рыпался. Мисс Бердсонг околовосьмидесяти, но она очень подвижна для своего возраста и выполняет функцииродительницы, тирана и вышибалы всей этой шайки. Она управляется со своимиподопечными, как опытная тюремная надзирательница, — прощает и хвалит,сплетничает с усохшими дамами в голубоватых сединах, пронзительно смеется, нопри этом не упускает из вида Боско, который, видимо, паршивая овца этого стада.Мисс Берди отчитала его за то, что он пялит глаза на мое желе, однако черезнесколько секунд поставила перед его горящим взором целую миску желтоймешанины, и он стал есть ее прямо из миски, хватая желе короткими пальцами.

Прошел час. Ленч все продолжался. Этиголодающие пожирали все семь блюд с такой жадностью, словно ели последний раз вжизни. Их вилки и ложки в дрожащих руках сновали туда-обратно, вверх-вниз, врот — изо рта, словно они поглощали нечто неописуемо вкусное. Время для них незначило абсолютно ничего. Они огрызались, когда с ними заговаривали. Они ронялиеду на пол, и я уже не мог всего этого выносить. Я таки съел свое желе, аБоско, все еще голодный, алчно следил за каждым моим глотком. Мисс Бердипорхала по комнате и чирикала о том о сем.

Профессор Смут — придурковатая, неуклюжая,ученая вобла с криво сидящим галстуком-бабочкой, взлохмаченными волосами и вкрасных подтяжках в довершение всего своего идиотского вида — сидел судовлетворенно-сытым выражением человека, только что прекрасно отобедавшего, ивосхищенно-любовно озирал происходящее, словно спектакль смотрел.

Он, конечно, добряк, ему немного за пятьдесят,но он с причудами, как Боско и его приятели, и уже двадцать лет читает своидурацкие курсы, которые больше никто не хочет читать и мало кто из студентовпосещает. Права детей, «помощь беспомощным», семинар по проблеме «Насилие всемье». Он занимается также проблемами душевнобольных и преподает «Основы правастарых идиотов», как студенты называют этот курс за его спиной. Он однаждызадумал читать курс лекций под названием «Права зародыша», но это вызвало такуюбурю кривотолков, что он быстро слинял в отпуск.

В первый же день занятий Смут объяснил, чтоназначение и цель его курса — познакомить нас с реальными людьми, у которыхреальные жизненные трудности. Он убежден, что все студенты, поступившие вюридический колледж, придерживаются некоторых идеалистических представлений ижелают служить обществу, но после трех лет жесткой конкуренции мы хотим толькополучить хорошее место в подходящей фирме, где через семь лет можно добитьсяместа партнера и зашибать большие деньги. Вот в этом он прав.

Его курс не пользуется популярностью, и насбыло всего одиннадцать человек. Через месяц скучных лекций и постоянных попытокраздобыть деньжат, подрабатывая в свободное время, наше число сократилось дочетырех. Курс этот был хоть и никчемный, но отнимал всего два часа в день,подготовки почти не требовал, что меня и подкупило. Но если бы пришлосьзаниматься у Смута на месяц больше, я серьезно сомневаюсь, что выдержал бы. Вданный момент я колледж ненавижу, и у меня возникли очень серьезные подозрениянасчет эффективности применения нашей юридической науки на практике. Сегодня явстретился с живыми клиентами, и встреча меня ужаснула. Эти перспективныеклиенты, все старые и больные, смотрели на меня так, словно я обладаю высшеймудростью. Я, конечно, почти адвокат, на мне темный костюм, на столе передомной лежит фирменный блокнот, в котором я черчу квадраты и круги, нахмурившисьс умным видом, словно я способен им помочь. Рядом со мной за раздвижным столомсидит Букер Кейн, негр и мой лучший университетский друг. Ему также не по себе.Перед нами карточки, где черными буквами выведены наши имена — Букер Кейн иРуди Бейлор. Это я. Рядом с Букером — возвышение, где расположилась и что-тосверчит мисс Берди, а по правую сторону еще стол с такими же карточками,извещающими о присутствии Ф. Франклина Доналдсона-четвертого, напыщенного осла,который уже три года пишет инициал перед именем, а порядковый номер после. Арядом Н. Элизабет Эриксон, та еще шлюшка. Она ходит в костюмах в полоску сшелковыми галстуками и очень агрессивна. Многие из нас подозревают, что онаносит также тесно облегающее эластичное трико для атлетов. За нами у стеныстоит Смут. Мисс Берди читает объявления, больничные бюллетени и некрологи. Онаорет в микрофон, подключенный к отменно работающим усилителям. В углах комнатывисят четыре громкоговорителя, и пронзительный голос мисс Берди грохочет так,что клиенты зажимают слуховые аппараты рукой или совсем их вынимают. Теперь уженикто не спит. Сегодня мисс Берди прочитала три некролога, и я вижу на глазах унекоторых слезы. Господи, не допусти, чтобы и я стал таким же. Даруй мне ещепятьдесят лет труда и веселья, а затем мгновенную смерть во сне.

Слева у стены очнулась от летаргии пианистка ишумно переворачивает страницы нот. Мисс Берди воображает себя аналитиком попроблемам политики, но, когда она начинает верещать о предполагаемом росте цен,пианистка касается клавиш. Это, наверное, «Америка прекрасна». С завиднымэнтузиазмом, бурно и оглушительно, словно стуча по металлу, музыкантша дваждыозвучивает вступление, и старые перечницы хватают свои книжечки с текстамигимнов и псалмов и ждут, когда начнется первый куплет. Мисс Берди тут как тут.

Теперь она начинает дирижировать хором. Онаподнимает руки, хлопает, чтобы привлечь к себе внимание, и затем начинаетразмахивать ими, когда дело доходит до текста. Те, кто в состоянии, медленновстают.

На втором куплете драматические завываниястихают. Слова уже менее знакомы, а эти бедняги не видят дальше носа, так чтокнижечки с текстами бесполезны. Боско внезапно закрывает рот, но продолжаетгромко гудеть, подняв глаза к потолку.

Внезапно обрываются и звуки музыки, потому чтоноты слетают и падают на пол. Конец песням. Присутствующие глазеют напианистку, которая, да благослови ее Господь, рыщет руками внизу, пытаясьсобрать разлетевшиеся листы, но в основном хватает воздух.

— Спасибо! — вопит мисс Берди в микрофон, ивсе разом падают на стулья. — Благодарю. Музыка — замечательная вещь. Давайтевозблагодарим Господа за эту прекрасную музыку.

— Аминь! — ревет Боско.

— Аминь, — вторит ему еще какая-то развалинаиз задних рядов.