В погоне за праздником - Майкл Задурьян

Ночью Джон спит на удивление крепко, а я глаз не смыкаю. Читаю, смотрю какие-то ерундовые ночные ток-шоу по крохотному телевизору с батарейками. Компанию мне составляет только собственный парик на пенопластовой подставке. Мы с ним сидим в голубом мерцании, прислушиваясь к болтовне Джея Лено сквозь храп Джона (ох, его аденоиды). Не беда. Все равно больше двух часов подряд не просплю, и на мне это особо не сказывается. Сон превратился в роскошь, которую я редко могу себе позволить.

Джон оставил бумажник, мелочь и ключи на столе, как дома. Я беру в руки массивный, полинявший от пота кожаный кирпич, раскрываю. От него пахнет сыростью, что-то липко шуршит, когда я перебираю содержимое. Такой же беспорядок представляется мне и в голове у Джона – все перепутано, что-то с чем-то склеилось, куда-то завалилось; я видела подобные картинки в медицинских журналах, пока ждала в приемной очередного врача. Внутри бумажника – какие-то обрывки с неразборчивыми строчками, визитки давно умерших знакомцев, запасной ключ от проданного несколько лет назад автомобиля, старая карточка медицинского страхования рядом с новой. Лет десять Джон не наводил тут порядок. Как он сидит на разбухшем бумажнике? То-то спина у него вечно болит.

Я сую пальцы в одно из отделений и натыкаюсь на сложенный вдвое листок. В отличие от всего прочего, он вроде бы попал сюда недавно. Разворачиваю бумажку и вижу, что это вырванная откуда-то иллюстрация. Поначалу ее можно принять за семейное фото – все выстроились рядком на крыльце, – только я никого из этих людей не знаю. Отогнув размахрившийся угол, обнаруживаю подпись:

Тут требуется пояснение. Еще в начале своего недуга Джон зациклился на “Клиринг хаузе”, участвовал во всех розыгрышах и нечаянно подписал нас на множество ненужных журналов – “Тинейджеры”, “Внедорожник”, “Модный хорь”. Вскоре сукины дети стали присылать нам по три письма в неделю. А поскольку Джону все труднее справляться с инструкциями, вскрытые и недочитанные предложения так и накапливаются стопка за стопкой.

Не сразу, но довольно быстро я понимаю, зачем Джон спрятал эту фотографию в бумажник. Он думает, это и есть его семья. Я смеюсь. Смеюсь так громко, что боюсь, не разбужу ли Джона. Смеюсь и смеюсь, пока слезы не потекли. А потом рву фотографию на сотню мельчайших клочков.

Ранний выезд в предрассветном сумраке по федеральной трассе через Индиану в сторону Чикаго, до того места, где официально берет начало шоссе 66. Как правило, мы стараемся избегать больших городов, для стариков они опасны. В потоке не удержишься, тебя тут же вытолкнут на обочину (учтите это). Но сегодня воскресенье, спозаранку транспорта почти нет. И все равно гигантские шумные фуры сопят и грохочут мимо на скорости семьдесят пять, восемьдесят, а то и больше миль в час. Но Джона это не колышет.

Хотя разум его угасает, водитель он по-прежнему великолепный. Напоминает мне Дастина Хоффмана в “Человеке дождя”. То ли благодаря всем нашим былым вылазкам, то ли потому, что за руль Джон сел в тринадцать лет, этот навык, я уверена, он не утратит никогда. К тому же стоит попасть в ритм дальней дороги, и остается лишь держать направление, а это моя обязанность, я – владычица карт, избегать внезапных, непредвиденных съездов с шоссе да поглядывать в зеркало заднего вида, не надвигается ли угроза.

Вдруг воздух становится серым, уплощается. Вдали словно колышутся заводы, литейные цеха, окутанные грязной дымкой.

Джон, нахмурившись, оборачивается ко мне:

– Ты пукнула?

– Нет, – говорю я. – Просто мы проезжаем Гэри.

За пределами Чикаго шоссе Дэна Райана вообще-то не слишком забито, вот только все чертовски гонят. Джон пытается удержаться в правой полосе, но полосы все время добавляются или убавляются. Тут-то я пожалела, что отказалась от первоначального плана выехать на шоссе 66 у Джолиета. Просто непременно хотелось совершить этот путь целиком, от самого начала до самого-самого конца.

Неофициально шоссе 66 начинается прямо у озера Мичиган, на Джексон и Лейк-Шор-драйв, это место мы нашли без проблем. Труднее отыскать официально обозначенное начало маршрута на пересечении Адамс и Мичиган. Наконец я обнаруживаю знак и велю Джону подъехать ближе. В будний день у нас этот маневр не вышел бы, но сейчас улица пуста.

Я высовываюсь в окно прочитать знак, но выходить из трейлера не рискую. На таком ветру мой парик не уцелеет. Секунда – и понесется по Адамс, как перекати-поле.

– Это здесь, – говорю я Джону.

– Есть, сэр! – с большим энтузиазмом отвечает он, едва ли понимая, зачем мы здесь.

Я указываю направление – дальше по Адамс. Здания тут настолько высоки, что заслоняют от нас солнце. Почему-то сумерки промеж небоскребов кажутся мне уютными и безопасными. Как только выбираемся на Огден-авеню, на глаза попадаются знаки шоссе 66.

В Бервине баннеры “шоссе 66” свисают с фонарей. Я замечаю объявление “Риелторы шоссе 66”. В Сисеро, некогда штаб-квартире Аль Капоне, как раз все начинают просыпаться к тому времени, как мы туда прибыли. Появляются и автомобилисты, но двигаются не торопясь, наслаждаясь досугом воскресного утра.

И нам с Джоном надо вести себя точно так же, если мы рассчитываем пережить это путешествие. Никакой спешки, никакой гонки, по мере возможности избегать четырехполосных хайвеев. Хватит, мы свое отсуетились в поездках с детьми: за два дня – до Флориды, за три – до Калифорнии, ведь у нас всего две недели, галопом, галопом, галопом. А теперь все время, сколько осталось, принадлежит нам. Да, я разваливаюсь на куски, а Джон едва помнит свое имя. Но ничего страшного – его имя помню я. Вдвоем мы составляем одного здорового человека.

С обочины двое малышей – только что вышли из церкви – машут нам руками. Джон приветственно гудит. Я поднимаю руку и покачиваю кистью, точно королева Елизавета.

Мы проезжаем статую, которая изображает огромную белую курицу.

Знаете ли вы, что некоторые отрезки шоссе 66 скрыты прямо под хайвеем? Честное слово. Заасфальтировали старое шоссе, ублюдки бессердечные. Оно умерло, отправлено в отставку, эмблемы сорваны с него, словно с плеч опозоренного солдата.

Всякий раз, когда мы попадаем на такой кусок хайвея, Джон автоматически притапливает – инстинкт, который детройтский парень утратит разве что вместе с ногой.

– Жми, Джон! – подстегиваю и я. Давненько не ощущала такой свободы.

С ревом пролетает под нашими колесами схороненное шоссе 66. Внезапно меня начинает клонить в сон, я поспешно приоткрываю окно, громкий щелчок – так бывает, когда встряхнешь только что полученную из прачечной простыню, – и в салон врывается благоуханный ветерок. Мне захотелось, чтобы он подул мне в лицо. Я нащупала в бардачке сложенный синтетический “бабушкин” платок, сувенир из химчистки еще с прежнего нашего местожительства в Детройте, обернув платок вокруг парика и завязав концы под подбородком, до конца опускаю стекло. Головной убор раздувается так, словно решил сорваться с моей головы и утащить с собою парик. Приходится поднять стекло, оставив только щелку.