Ясень и яблоня. Ярость ночи - Елизавета Дворецкая

– Я, наверное, никем не был! – Гуннар ухмыльнулся с таким видом, что, дескать, не очень-то и верится в такие чудеса. Его мир ограничивался Совиным фьордом, и этого ему вполне хватало. – Это у них там, у эриннов!

– Нет, у нас тоже бывает! – возразил Аринлейв. – Ведь про Хельги сына Хьёрварда рассказывают, что он и Свава вновь родились.

– Ну, может, конунги, они и не такое могут! – отозвался благоразумный Ульв. – Может, конунгу ничего не стоит заново родиться. Но мы-то уж точно конунгами не были!

– Отчего же нет? – Сэла глянула на него так, словно проглотила усмешку. Парень не понял, одобряет она его слова или смеется над ним, а Сэла уже отвернулась и принялась смотреть в сторону открытого моря.

– Ага! – с отрывистым смехом подхватил Гуннар. – Вот сейчас приплывет золотой корабль, а на нем конунг с Эриу, и скажет тебе: ты, Сэла, моя жена, поплыли со мной!

– Жены конунгов опять рождаются женами конунгов! – выдвинул весьма здравую мысль Ульв. – Ну, то есть дочерями, чтобы на них опять могли жениться конунги. У рыбаков и кузнецов бывшие конунги не рождаются. Тут-то подвигов не совершишь!

– Как знать… – пробормотала Сэла, глядя в открытое море.

Она не стала бы так уверенно это утверждать: приди к ней заморский конунг и скажи, что он был в прежней жизни ее супругом, она-то уж не отвернулась бы от него только потому, что этого, дескать, не может быть. Ведь мир так огромен – было бы слишком обидно и несправедливо, если бы можно было жить в нем только один раз и только в одном месте.

И в этом мире столько чудес! Там, на западе, в трех днях пути за морем лежит остров Бринн, за ним Козьи острова, жители которых говорят на такой невообразимой смеси языков сэвейгов и уладов, что их не понимают ни те, ни другие. Дальше – северный край Зеленых островов, а еще дальше – большой остров Эриу, богатый, загадочный, дивный край, полный рассказов о бесчисленных встречах смертных с иномирьем. Там Иной Мир вплотную соприкасается с нашим, отделенный лишь тонкой гранью…

Сердце замирало и дух захватывало при мысли об этом, и Сэла вздыхала, глядя в море, где горизонт прятал от нее эти чудеса. Она никогда не бывала дальше Углифьорда, но, с жадностью расспрашивая путешественников, знала о дальних землях не так уж мало. И почему ее так тянет туда, если среди их родни никогда не значилось эриннов или уладов, если ничто ее с ними не связывает, но почему-то каждое слово этих причудливых сказаний, каждое имя оттуда отзывается в душе таким ярким и сильным звоном, словно отзвук забытой родины? Может быть, и ее когда-то звали Этайн?

– А что, она у нас красивая девушка, почти как дочь конунга! – заметил Альвир, с одобрением разглядывая двоюродную внучку отца.

– Лучше! – убежденно ответил Аринлейв. – К нам в Аскефьорд однажды приезжала дочь одного конунга, на ней хотели женить Торварда ярла. Торбранд конунг тогда зимовал в гостях у Сиринлейва конунга в Хорденланде, это было в прошлом году, а весной тот приехал к нам с дочерью на Праздник Дис. Ну, и я ее видел. Если бы не знать, что это дочь конунга, так и не оглянешься, ничего особенного: длинная, тощая, с таким вот носом, что твое весло. У нас в Аскефьорде много девчонок гораздо лучше. И Сэла тоже!

– А что же Торвард ярл на ней не женился, ну, на той? – спросил любопытный Гуннар. – Не понравилась? Или он ей не понравился?

– Да как сказать! – Аринлейв хмыкнул и посмотрел на Сэлу, а Сэла фыркнула: над этой историей весь Аскефьорд в свое время изрядно посмеялся. – Сначала-то ничего, он даже позволил, чтобы его причесали как следует, и при йомфру совсем не выражался. Познакомились, все честь честью. Только на второй же вечер она его застукала с ее же собственной рабыней. И заявила, что сама дарит рабыням старые рубашки, а принять в мужья бывшего любовника собственной рабыни никак не может.

– Ну, и что? – с заливистым хохотом допытывался Гуннар.

– А ничего. Кюна Хёрдис очень смеялась.

– А Торвард ярл?

– А что Торвард ярл? Зачем ему эта носатая? У нас в Аскефьорде красивых девушек, говорю же, много.

При этом Аринлейв невольно бросил взгляд на сестру, а она отвела глаза. Обоим пришло на память, как той же самой весной, на том же Празднике Дис, в сумерках, когда старшие пировали после освящения семян и скота, а молодежь гуляла в роще, Аринлейв едва-едва успел выхватить саму Сэлу из объятий Торварда ярла, пока не стало поздно. Но об этом братьям из Углифьорда знать было ни к чему.

Из пятерых внуков Стуре-Одда Аринлейв и Сэла наиболее близко дружили. В детстве они часто ссорились, потому что всегда хотели заполучить одно и то же, зато теперь, когда оба повзрослели, сходство вкусов и понятий сделало их почти неразлучными. Отцы их, Сёльви и Слагви, были близнецами, и их дети вышли похожими. Аринлейв считался в Аскефьорде очень красивым парнем. Невысокий ростом, он был хорошо сложен и ловок, имел открытое умное лицо и особенно красивые волосы – длинные, густые, русые, они завивались на концах в крутые колечки, и многие девушки только из-за этих волос сохли по нему.

– Лучше скажите, когда у нас-то теперь конунг будет? – спросил Ульв, которого сплетни не занимали. – Он чего, вернется в этом году или нет?

– Откуда же я знаю, я не ясновидящий! – Аринлейв пожал плечами. – Этого даже по рунному посоху не рассчитаешь. Говорил, что если дела пойдут хорошо, то может и на зиму там остаться.

– Лучше бы ему вернуться побыстрее!

– Конечно, лучше бы. Он бы вернулся, если бы знал.

Аринлейв вздохнул, Сэла тоже погрустнела. И им хотелось поскорее увидеть дома Торварда ярла, который теперь уже месяц являлся, по сути, Торвардом конунгом, хотя сам еще об этом не знал. Совсем недавно старый Торбранд конунг был убит на поединке Хельги ярлом, сыном конунга слэттов, и волосы Аринлейва, обрезанные в знак скорби, еще не отросли.

Аскефьорд с трудом привыкал к потере: за тридцать два года правления Торбранда конунга он стал опорой и основой жизни, как море и горы. Он не славился добротой и любезностью, а был скорее неразговорчив, недоверчив и замкнут, но зато щедр, справедлив, никогда не выносил неправого приговора, не угнетал лишними поборами и так успешно защищал побережья от внешних врагов, что даже свирепые «морские конунги» Вандрланда не смели здесь разбойничать. Половина нынешних фьялленландцев родилась и выросла при нем, но вот его нет, и теперь у всех было такое чувство, будто с дома снесло крышу и отныне он открыт всем ветрам. Бурые скалы Аскефьорда не рушились в море, чайки так же кричали над водой, а козы щипали траву, но люди жили под гнетом утраты и смотрели в завтрашний день с большой тревогой. Погибший конунг многим успел при жизни досадить, и теперь, когда его не стало, Фьялленланд не без оснований ожидал к себе мстителей. А наследник павшего и отныне единственный защитник его владений, двадцатипятилетний Торвард ярл по прозвищу Рваная Щека, еще с лета ушел в поход на Зеленые острова и даже не знал, как нужен теперь дома.

– Да, хорошо бы ему вернуться побыстрее! – снова сказал Аринлейв. – Тинг в Аскефьорде собрать недолго, а вот на остров Туаль ему хорошо бы успеть съездить еще в этом году. Там, на севере, говорят, бури сильные зимой, лучше бы ему успеть до того.