Электрический идол - Кэти Роберт

я с радостью пришлю тебе медицинскую программу, которую советую пройти всем кандидатам на вступление в брак, пока ищу им подходящую пару.

Ух ты. Она даже не пытается быть деликатной. Мило.

Я не успеваю ответить, потому что мать сильнее сжимает мою руку и улыбается своей самой ослепительной улыбкой.

– Афродита, дорогая, ты достаточно пожила на свете, чтобы научиться понимать намеки. Зевс предлагает тебе уйти. – Она слегка наклоняется вперед и понижает голос: – Знаю, что получать отказ неприятно, но важно не опускать голову. Возможно, вместо этого ты сможешь организовать другой брак для Ареса. Более доступная цель и все прочее.

Учитывая, что Аресу уже за восемьдесят и он почти стучится в двери преисподней, неудивительно, что Афродита мечет глазами молнии в сторону моей матери.

– Вообще-то…

– О чем вы говорите?

Вопрос задает высокая темноволосая женщина, которая встает между Афродитой и Деметрой с уверенностью, которая присуща только членам семьи Касиос. Эрис Касиос, дочь прежнего Зевса и сестра нынешнего. Она слегка покачивается, будто выпила слишком много, но ее умный взгляд не затуманен алкоголем. Значит, она притворяется.

Мать с Афродитой расправляют плечи, решая, что в их же интересах вести себя вежливо. Афродита улыбается.

– Эрис, выглядишь сегодня сногсшибательно, как и всегда.

Это правда. Эрис, как обычно, в черном: сегодня на ней длинное платье с глубоким декольте треугольной формы, доходящим почти до пупка, и разрезом сбоку, который при каждом шаге обнажает ногу. Темные волосы естественно спадают вниз волнами, что лишь свидетельствует, как много времени она потратила на укладку.

Эрис широко улыбается, так скривив алые губы, что у меня волосы на затылке встают дыбом.

– Афродита. Как всегда, рада встрече. – Она поворачивается ко мне, ее бокал наклоняется, и зеленая жидкость, пахнущая лакрицей, проливается на красное платье Афродиты и зеленое моей матери. Обе женщины, вскрикнув, отскакивают назад.

– Ой. – Эрис прижимает ладонь к груди, изображая абсолютно искреннее сожаление. – О боги, мне так жаль. Должно быть, я слишком много выпила. – Она слегка покачивается, и мама бросается подхватить ее под локоть, чуть не столкнувшись с Афродитой, которая пытается сделать то же самое.

Никто не хочет, чтобы сестра Зевса рухнула посреди вечеринки и устроила сцену, рискуя поставить его в неловкое положение и положить конец ночному веселью.

Они обе так заняты тем, чтобы помочь ей устоять на ногах, что даже не замечают, как Эрис смотрит на меня и… подмигивает. Я бросаю на нее растерянный взгляд, но она слегка дергает подбородком, явно давая понять, что сейчас самое время сбежать. Что все это значит?

Я не задерживаюсь, чтобы спросить. Тем более что Афродита уже нацелила свои заостренные стрелы, которые называет словами, в сторону моей матери, а та подступает к невидимой границе, пролегающей между ними. Когда они так заводятся, то могут продолжать часами, бросаясь язвительными фразами.

Я смотрю на Зевса, но он отвернулся и о чем-то тихо разговаривает с Афиной. Ну и ладно. Если мама так решительно настроена представить меня Зевсу, похоже, сегодня этого не случится.

А может, я просто ищу убедительную причину уйти.

За мать я не волнуюсь. Ей по силам справиться с Афродитой. Она делает это уже много лет.

– Прошу прощения, – бормочу я. – Мне нужно в дамскую комнату. – Никто не обращает на меня внимания, и это, честно говоря, просто прекрасно.

Я иду, пробираясь сквозь толпу в смокингах и роскошных платьях всех цветов радуги. Бриллианты и роскошные драгоценности сверкают под лампами, развешанными по всей комнате, и могу поклясться, что чувствую, как портреты, которые увешивают стены, смотрят мне вслед. Еще месяц назад портретов было всего одиннадцать (и одна рама пустовала в ожидании следующей Геры), на каждом – один из Тринадцати. Будто кому-то нужно напоминать, кто правит этим городом.

Сегодня все тринадцать наконец здесь.

Аида добавили к остальным. Его темный портрет резко контрастирует с более светлыми тонами остальных двенадцати. Он хмуро смотрит в зал, так же, как смотрит на собравшихся, когда все же решает присутствовать. Жаль, что его сегодня нет, хотя бы потому что тогда Персефона тоже бы пришла. Эти вечеринки гораздо легче выносить, когда она рядом. Теперь она правит Нижним городом вместе с Аидом, и находиться в башне Додоны стало невыносимо скучно.

И будет гораздо хуже, если я стану Герой.

Я гоню эту мысль прочь. Нет смысла об этом беспокоиться, пока не узнаю о планах матери и насколько Зевс заинтересован в них. Я замечаю Гермес, Диониса и Елену Касиос, собравшихся вокруг высокого столика в углу. Похоже, они играют в какую-то игру с выпивкой. Хоть кому-то нравится эта вечеринка. Они чувствуют себя здесь свободно, плавая как акулы среди интриг и тщательно скрытых угроз.

Я могу притворяться – у меня это неплохо получается, но никогда не смогу делать это так же естественно, как все эти люди.

Не останавливаясь, я открываю дверь и выхожу в тихий коридор. Сейчас нерабочее время, и мы на самом верху башни, поэтому вокруг никого. Хорошо. Я спешу мимо симметрично расположенных дверей, скрытых за шторами. Они меня пугают, особенно по ночам. Мне не избавиться от ощущения, что за ними кто-то прячется и ждет, когда я пройду мимо. Я смотрю вперед и продолжаю идти, даже когда тихий шорох за спиной кричит моим инстинктам бежать. Я знаю, что эхо моих собственных шагов создает впечатление, будто меня преследуют.

Я не могу убежать от самой себя.

Не могу убежать от тех опасностей, что поджидают меня в главном банкетном зале.

Я не спешу выходить из дамской комнаты и, упершись руками в раковину, глубоко дышу. Хотелось бы ополоснуть холодной водой лицо, но я не смогу как следует поправить макияж, а стоит вернуться обратно немного растрепанной, вокруг сразу соберутся хищники. Если стану Герой, их голоса зазвучат громче, от них нельзя будет спрятаться. Я и так недостаточно хороша для них, или, вернее, я слишком…

Слишком тихая, слишком толстая, слишком простая.

– Прекрати, – сказав это вслух, я немного успокаиваюсь.

Я не верю этим оскорблениям. Я упорно трудилась, чтобы этого добиться. И только когда оказываюсь здесь и мне всячески указывают на то, что в Олимпе считается совершенством, ядовитый голос из подростковых лет снова начинает звучать в моей голове.

Пять вздохов. Медленный вдох. И еще более медленный выдох.

Досчитав до пяти, я чувствую, что возвращаюсь к себе. Поднимаю голову, но стараюсь не смотреть на отражение. Зеркалам здесь нельзя верить. Вздохнув в последний раз, заставляю себя покинуть убежище и вернуться в холл.

Надеюсь, мама с