Огонь души - Барбара Вуд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Лошади, — сказал он. — Солдаты.
И в этот же момент дверь задрожала под мощными грохочущими ударами. Так стучат непрошеные гости, когда они хотят ворваться в дом.
— Они нас нашли, — сказал он.
Мера мигом вскочила на ноги.
— Пойдем, — шепнула она и бросилась к маленькой дверце в конце единственной комнаты.
Она не оглядывалась и поэтому не видела, как в дом ворвались солдаты в красной форме. Не задумываясь, она юркнула в темноту сарая, примыкавшего к дому, и, прижимая к сердцу маленькую девочку, все еще влажную и нагую, нырнула в корзину с кукурузой, а там, среди початков и листьев, свернулась в комочек, стараясь изо всех сил стать как можно меньше. Она лежала, едва дыша, в темноте, прислушиваясь к тяжелым шагам по земляному полу. Короткая перебранка на греческом, резкий вопрос, последовавший за ним короткий ответ. Свистящий звук разрезал воздух, два вскрика, затем тишина.
Мера содрогнулась. Младенец у нее на руках дрожал. И снова услышала она тяжелые шаги. Они уже рядом с сараем. Сквозь прутья корзины она увидела свет. Потом услышала голос благородного римлянина, слабый и задыхающийся:
— Я говорю вам, здесь никого нет. Акушерки не было дома. Мы одни. Я, я сам принимал роды.
К ее ужасу, ребенок на руках начал попискивать. Она поспешно положила руку на маленькое личико и прошептала:
— Благословенная мать, царица небесная, не допусти, чтобы убили этого младенца.
Она затаила дыхание и опять прислушалась. Вокруг нее ничего не было, кроме тишины и темноты, да свиста ветра на улице.
Мера помедлила. Ей казалось, будто она уже целую вечность сидит в корзине с кукурузой, прижав ребенка к груди. Тело начало ныть, ребенок забеспокоился. Но нужно было переждать какое-то время в укрытии.
Вдруг ей показалось, что она слышит голос.
— Госпожа, — слабо донеслось до нее.
Она осторожно приподнялась в корзине. В предрассветном сумраке с трудом угадывалась скорчившаяся на полу комнаты фигура.
Римлянин снова слабо произнес:
— Госпожа, они ушли.
Все тело ее ныло, когда она вылезла из корзины и подошла к мужчине, лежавшему на полу и истекающему кровью.
— Они их увели, — с трудом выдавил он из себя, — они забрали мою жену и моего сына.
Мера в ужасе смотрела на пустую циновку.
Римлянин поднял дрожащую руку:
— Моя дочь… Позвольте мне…
Они пришли убить отца, проносилось у Меры в голове в то время, как она передавала младенца умирающему отцу.
Но ведь мать и сына они взяли живыми. Почему?
— Ее имена, — простонал мужчина, — я должен дать ей имена, прежде чем…
Мера поднесла головку младенца прямо к его губам и увидела, как он прошептал ее тайное имя, которое служило духовной связью между ребенком и богами и которого не имел права слышать ни один смертный, так как это имя обладало могущественными чарами. Затем он громко выговорил ее мирское имя:
— Селена. Ее зовут Селена.
— А теперь позволь мне позаботиться о твоих ранах, — сказала Мера мягко, но он отказался, покачав головой. И она поняла почему — он лежал в неестественной позе.
— Увези ее отсюда, — прошептал он, — немедленно. Сегодня же ночью. Они не должны ее найти. Спрячь ее. Позаботься о ней. Она посланница богов.
— Но кто ты? Что я скажу ей о том, кто ее родители, когда она вырастет, из какого она рода?
Он судорожно сглотнул:
— Это кольцо — отдай ей, когда подрастет. Оно все ей скажет и поведет по пути, предназначенному моей дочери. Она принадлежит богам.
Римлянин умер в ту секунду, когда Мера сняла с его пальца тяжелое золотое кольцо, и в этот момент девочка — Селена — заплакала.
Мера взглянула на нее и с ужасом обнаружила, что рот у нее неправильной формы — небольшой врожденный недостаток. И вдруг она поняла: это знак, что боги особенно милостивы к этому ребенку. Римлянин сказал правду — эта маленькая девочка действительно происходила от богов.
Селена как раз пересекала рыночную площадь, когда произошел несчастный случай. Она редко здесь бывала, в северной части города, где тянулись роскошные широкие улицы и где жили богатые люди. В этот жаркий июльский день она пришла сюда, чтобы отыскать лавку, в которой продавались редкие целебные травы. Ее матери понадобилась белена для приготовления снотворного напитка. Травы, которые Мера не могла сама вырастить на своих грядках или купить на большом рынке в центре города, Селене приходилось приобретать у грека Паксиса. Вот так и случилось, что она шла по рыночной площади именно в тот момент, когда произошло несчастье с торговцем коврами.
Селена видела, как это случилось. Торговец хорошенько закрепил несколько ковров на спине осла и наклонился, чтобы поднять свисающий конец веревки. В этот момент животное вдруг вскинулось, и сильный удар пришелся торговцу прямо в висок.
На какое-то мгновение Селена в ужасе застыла, глядя на происходящее, а потом бросилась к пострадавшему. Забыв о корзине с ее драгоценным содержимым, она присела подле мужчины, потерявшего сознание, и положила его голову себе на колени. Он истекал кровью, и его лицо стало серым.
Несколько прохожих остановились и с любопытством смотрели на происходящее, но ни один не сделал попытки помочь. Селена окинула взглядом стоящих вокруг.
— П-помогите, — закричала она, — он р-р-ра…
Ее лицо перекосилось от напрасных усилий выговорить слова.
Люди вокруг уставились на нее. Она поняла по выражениям их лиц, о чем они думали — слабоумная! Даже сказать-то ничего не может!
— Он р-ранен, — выговорила она, наконец. Ее руки были в крови пострадавшего.
— Ему уже ничем не поможешь, — сказал торговец сукном, который прибежал из своей лавки и теперь перебирал дорогие ковры и раздумывал, как бы их присвоить себе. — Власти позаботятся о том, чтобы его похоронили.
— Он ж-жив, — возразила Селена, однако окружающие уже потеряли интерес к происходящему и отвернулись. Напрасно Селена кричала, что они должны все-таки помочь, что они должны хоть что-нибудь сделать.
— В чем дело? — вдруг спросил кто-то рядом.
Селена подняла голову. Перед ней стоял мужчина благородного вида в белой тоге гражданина Римской империи, очевидно житель этого квартала.
— Его л-лягнул ос-сел, — ответила она, изо всех сил стараясь произносить слова как можно отчетливее, — и п-попал в г-голову.
Незнакомец внимательно смотрел на нее. Складка между бровями придавала его лицу мрачное выражение, но глаза казались добрыми. Какое-то время он молча разглядывал ее — глаза, умоляющие о помощи, рот, измученный безуспешными попытками выговаривать слова, а потом сказал: