Домой по рекам крови - Сергей Зверев

Денис оказался наверху, пару раз поскользнувшись на скользких камнях, перемахнул через колею и по тропинке меж путей рванул вдоль рельсов, глядя вперед, в обтянутую черной курткой спину, и не забывая поглядывать под ноги. Удачно обошел пару коварных препятствий — металлических штырей тут было понатыкано изрядное количество, зацепился носком ботинка о выступавший из гравия и снега край шпалы, кое-как удержал равновесие и не свалился. Черная спина приближалась, Денис снова поскользнулся, грохнулся на одно колено, вскочил, кляня последними словами и природу, и погоду, и придурка в черном, прыгнул вбок и оказался в колее, побежал дальше по шпалам, прыгая через одну.

От гудка в спину аж дыхание перехватило, ветром принесло запах горячего металла — душный, тоскливый, близкий. Чувство такое, что пытаешься уйти от танка, причем не одного, а взвода тяжелых подвижных махин, только катит он в данном случае по рельсам, и свернуть с них ему никак не возможно. А навстречу прет второй, активно прет, через начавшуюся метель, огнями светит и гудит обычно, дежурно, можно сказать, что объяснимо — машинист пока не в теме небольшой коллизии, чей финал уже не за горами.

Впереди была стрелка, рельсы здесь расходились надвое, человек в черной куртке сбавил шаг, остановился и аккуратно перешагнул преграду, постоял, точно в раздумьях, куда бы податься, и вдруг оглянулся. Денису сначала показалось, что под капюшоном у человека нет лица — там был только черный овальный провал, перечеркнутый белыми полосками проводов. Денис невольно запнулся и слегка обалдел от увиденного — этот некто на путях был чертовски похож на назгула, что терроризировали сказочно-игрушечную страну из оскароносной киноэпопеи. Но пригляделся, и понял, что не назгул это, а некто бесполый, как и казалось со стороны, то ли парень, то ли девка, а лицо волосы закрыли, выбились из-под капюшона и повисли до подбородка. «Назгул» пытался запихнуть темные патлы обратно, возился как-то суетливо, да еще и крутил головой по сторонам. Оба поезда он теперь отлично видел, но бежать не торопился, и Денису показалось, что с «назгулом» приключился шок от увиденного. А что, так и должно быть: сейчас куда ни кинь, ему всюду клин — товарняк и тот, второй, по внешним признакам, пассажирский, прут навстречу друг другу, и расстояние между ними вот-вот станет величиной с игольное ушко, куда не то что верблюд не пролезет, а даже этот задохлик с проводами в ушах, и под колеса его затянет незамедлительно, неясно только, под какой из поездов. Хороший момент для ставки, на серое можно поставить или на зеленое…

— Допрыгался?! — злорадно, как он надеялся, заорал Денис, мигом оказался рядом с «назгулом», рванул его за рукав дешевой тонкой куртяшки, дернул на себя, схватил под руку и поволок на соседний путь, по которому летел пассажирский. Товарняк тяжко громыхнул позади, раздался тонкий тошнотворный свист, вагоны грохотали так, точно скалы рушились, Денис волок человека через рельсы, волок, точно манекен — такой же неповоротливый и легкий. Манекен не сопротивлялся, но и не помогал, цеплялся ботинками за рельсы, вис на руках. Денис перекинул его на край насыпи, толкнул, тот разом сложился пополам, сел на гравий и пропал из виду. Денис глянул вбок, на кабину зеленого на сей раз локомотива, и перемахнул через рельсы. Дурной пример оказался заразительным — он сам задел носком ботинка за торчавший над снегом металлический штырь, пролетел немного по инерции вперед, когда земля закончилась, и Денис свалился в пропасть.

Хорошо, что успел вытянуть руки перед собой, они немного смягчили удар о гравий, но падать пришлось долго и больно. Он скатился по насыпи, пересчитав ребрами через толстую куртку все «ступеньки»: и металлические обломки, и смерзшийся гравий, и опору освещения, которая и остановила его «полет». Полежал несколько мгновений, переводя дух и прислушиваясь к себе, потом осторожно поднялся на ноги. Вроде ничего не болит, только ладони малость ободрал и на запястье появилась здоровенная глубокая царапина, а так обошлось. Вид, правда, непрезентабельный, скажем так, куртка и джинсы перемазаны в земле и какой-то дряни вроде кирпичной крошки, нагрудный карман оторвался и висит бесполезной тряпицей, ботинки выглядят не лучше. Джинсы вообще почему-то полосатые, точно его по гравию за ворот протащили, но вдаваться в детали некогда, не до них. Снизу, из засыпанной снегом канавы под насыпью, раздался тонкий жалобный звук. Денис глянул туда и сбежал вниз, подошел, наклонился.

Девка, как выяснилось через мгновение, лет пятнадцати или около того, одета и размалевана дешево и безвкусно. Обычный подросток, от которого в ответ на невиннейший вопрос можно с равной вероятностью услышать мат или получить порцию слез. Как сейчас, например, но это объяснимо — так шок сказывается. Шок, и только, в остальном вроде цела, даже прыщавая физиономия не поцарапана. Куртка, правда, в хлам, уродские штаники, где ширинка болтается на уровне колен, тоже можно смело нести на помойку, где им самое место, но это забота ее родителей, если таковые имеются.

— Цела? — спросил Денис, но девчонка тупо таращилась на него, шмыгала носом, а из-под капюшона неслись тихие, но отчетливые звуки: надрывный, чуть истеричный речитатив под рваную дерганую музыку. Денис бесцеремонно выдрал провода из ушей девчонки, приподнял ей голову пальцем за подбородок и повторил:

— Цела, спрашиваю? Болит что? Вот и хорошо, — он увидел, как девчонка мотает головой, и добавил: — Домой топай. Слышишь меня?

Девчонка снова трясла головой, волосы упали ей на лицо, и теперь Денис видел, что они крашеные: густо-черные у концов и в середине, к корням они переходили в рыжеватый, и граница «родного» и искусственного цвета была хорошо заметна. Как и многочисленные сережки в ушах — в левом Денис насчитал аж пять штук, как и пирсинг на нижней губе, маленькое кольцо мутно-серого цвета. Вдруг накатила брезгливость, Денис убрал руку от лица девчонки и едва сдержался, чтобы не вытереть ладонь о джинсы. Оглядел ее еще разок, мысленно пожелал терпения и мудрости ее родителям и повторил:

— Иди отсюда. И больше так не делай, это может плохо закончиться.

Девчонка всхлипнула, принялась запихивать волосы под капюшон куртки и забормотала что-то, да так горячо и искренне, что Денис невольно прислушался.

— И черт с ним, пусть закончится, и поскорее, — твердила она, — мне так паршиво, я ненавижу свою жизнь…

«Да ладно. Не знаешь ты, что такое паршиво», — подумал Денис, глядя снизу вверх на пролетавшую в сторону Москвы электричку. Паршиво… Даже не так, паршиво бывает с похмелья или когда съешь что-то несвежее, или свяжешься с дураком, заведомо зная, чем все закончится. Не паршиво ему, а тоскливо, жутко и злость берет одновременно, злость на себя самого, на свое бессилие, что не может помочь близкому и единственному родному человеку, что остался еще в этом мире. Второй год, как мать болеет, второй поганый год, а он узнал только полтора месяца назад, когда домой вернулся. Да и то узнал случайно, глупо даже, как в дешевом сериале — соседка пришла, травы какие-то притащила, сено в коробочке. Слышала якобы, что помогает. От чего помогает, зачем — говорить отказывалась, пока Денис бабку к стенке не прижал и не пригрозил, что эти травы чудодейственные сейчас незамедлительно в унитаз отправит. Тут старушка и сломалась, сказала Денису, что матери его уж больше года как нехороший диагноз поставили, что диагноз этот недавно подтвердился, что врачи ничего не понимают и вся надежда лишь на травы Роговского монастыря, что без операции и безнадежных на ноги ставят, а целебный отвар метастазы из организма изгоняет. Без операции, без лекарств, а одной лишь чудесной силой, в этих самых травах сконцентрированной.