Сожители. Опыт кокетливого детектива - Константин Кропоткин

– Вот, приехал. Возьмете?

– Возьмем, – сказал Кирыч, а я получил пинок под столом.

– Да, – подтвердил я, – нам тут как раз конюхи нужны. Лошади брыкливые стали, совсем от рук отбились. У тебя с лошадьми как? Разбираешься?

– Ну, это смотря какие лошади, – оскалился Марк.

Да, зубы у Марка были белоснежны, руки ухоженны, фигурка стройна, одежка сложносочиненно пестра. «И это в возрасте под сорок, просто чудеса консервации», – подумал я, невольно втягивая живот.

То, что живот у меня точно есть, я выяснил буквально сегодня – в зеркало посмотрел, прежде чем усесться на унитаз и начать страдать невыносимой тяжестью бытия.

– Комната свободна, – сказал Кирыч, – Места хватит. Живи.

– Вообще-то, это наш кабинет, – сказал я.

– Ну, в большой комнате тоже есть стол, – сказал Кирыч, – Интернет беспроводной. Так что разойдемся.

Вирус заскулил, сообщая, что не прочь делить свой диван с полночным гостем.

– Я даже мусор обещаю выбрасывать, – сказал Марк, сговорчивости нашей ничуть не удивившись. Консервации, очевидно, подвергаются не только внешность, но и свойства характера: старый друг, с которым мы с Кирычем жили коммуной в конце прошлого столетия, всегда был убежден, что мир создан только ради его собственного удовольствия. Он и в Европу-то десять лет назад уехал только потому, что ему перестало хватать московских впечатлений. Сбежал, иными словами, бросил.

– Ну, с возвращением, – перегнувшись через стол, Кирыч похлопал Марка по плечику.

– Я могу даже приготовить гуакамоле, – счастливо трепыхаясь от постукиваний бывшего боксера, сообщил Марк, – Очень вкусно и сытно.

– Только об одном прошу, – сказал я, без удовольствия глядя на эти нежности, – Никакого гомосексуализма.

– Гуакамоле – не гомосексуализм, – Марк захихикал. Знаки приязни всегда действовали на него бодряще, – Он – соус.

– Один черт, – сказал я, – Если хочешь здесь жить, имей ввиду: никаких незваных гостей, никаких пьянок-гулянок ночи напролет, никаких сомнительных друзей, грохота и разнузданных оргий. Понятно тебе?

– Ты будто меня не знаешь, – сказал Марк.

– Я тебя знаю и именно поэтому вынужден подчеркнуть: никакого гомосексуализма. С нас хватит.

– Конечно-конечно, – Марк ехидно прищурился, – Уж книгу про геев я точно писать не собираюсь.

Стрела попала в цель. Не желая вспоминать о своей брошюрке о трех веселых геях, написанной сто лет тому назад, я истошно покраснел – наверняка в тон волосам: в отличие от Марка, у меня выцветанию не поддается только то, с чем я с удовольствием бы расстался. «Рыжий-рыжий-конопатый, убил дедушку лопатой», – этот стишок будет преследовать меня до гробовой доски.

– Илья у нас теперь редактор аналитического отдела. Серьезный человек, – сказал Кирыч не то в шутку, не то всерьез.

– Молчи уж, банкир недорезанный, – буркнул я.

– Правда? – воскликнул Марк, – У тебя целый банк есть?

– Я возглавляю одно из подразделений.

– Здорово! Слушайте! У меня идея! А давайте устроим финансовый кризис!

– Предлагаешь сжечь все твои миллионы? – поинтересовался я.

– Устроим вечеринку под названием «Кризис». Нарядимся как-нибудь повеселей, назовем гостей и будем праздновать пир во время чумы.

– Ага, ты будешь мамзель Инфляция, а Кирыч – господин Форс-Мажор, – подхватил я.

– А ты кто будешь? – спросил Марк.

– А я возьму плетку и займусь огосударствлением.

– Ну-у, – разочарованно протянул Марк, – Садо-мазо я не люблю. Эти кожаные штаны такие смешные. Хотя, – он посмотрел на Кирыча, – Ему вот пойдет. Киря, гляжу, похудел, подтянулся. Ты теперь спортом занимаешься?

– И еще диета, – польщенно улыбнулся он.

– Ох, уж эта диета, – вздохнул я.

– Ну, не всем же быть такими, как ты, – сказал Марк, – Если тебе важна душа, то это не значит, что другим нельзя следить за собой.

Я вдруг почувствовал себя, увешанным складками, псом-шарпеем – редким уродом.

– А вот мальчик наш ничуть не изменился, – Марк поглядел на Вируса, – Все такой же холосенький.

Пес забил хвостом по полу, заскулил, затопотал. Кирыч плыл в улыбке. Меня чуть не затошнило от этой благости: еще немного и бамбук на подоконнике, который Кирыч называет экибаной, зацветет орхидеями. Нет, ну, ей-богу, дурной вкус.

– Повторяю, никакого гомосекуализма в этом доме больше не будет, – отчеканил я, – Нет! – и, давая понять, что разговор окончен, ушел к себе в комнату. От злости я даже забыл, что совсем недавно планировал заснуть, чтобы никогда больше не просыпаться.

Сказать, что было негде упасть яблоку, значило бы – ничего не сказать

Гера примостился на подоконнике, тесня цветы – и это бы полбеды. Сеня и Ваня, атлеты-неразлучники, сидели на подлокотниках шаткого дизайнерского креслица – и с этим тоже можно было бы примириться. Портняжка Андрей, отороченный каким-то новым сомнительным субъектом, оккупировал пространство возле дивана, который, в свою очередь, был занят господами мне совершенно неизвестными, в количестве пяти штук – и вот это раздражало меня больше всего.

– Ты хоть сам-то их знаешь? – спросил я, выловив Марка где-то на полпути между кухней и туалетом.

– Рыжик, это же мои лучшие друзья! Бэстфрэндс.

– А поконкретней?

– Один…, – Марк наморщил лоб, – …юрист, кажется, другой… архитектор, наверное, или фэшн.

– А с миской?

– Которая?

– На голове. Вместо шляпы.

Марк хихикнул.

– Модельер.

– Посуду моделирует?

– Одежду. Или дома. Не знаю, – Марк сдался.

– Скажи, а где были твои фрэндс, когда ты два года назад без гроша сидел в Ницце? Почему это мы, а не они должны были платить за твою гостиницу?

– Но они же друзья, – настойчиво повторил Марк.

– А мы, значит, остолопы, – сообразил я, – Спасибо за разъяснение.

Люди стали прибывать буквально на второй день после внезапного вселения Марка.

– Привет! – сказал первый молодой человек, красавец лет двадцати пяти, позвонив примерно около полудня. В одной руке он держал букет роз, а в другой коробку с тортом.

– Начинается, – сказал я Кирычу.

Они – друзья, а мы – остолопы. Стало это ясно уже часам к трем того же воскресного дня, когда волна все прибывающих «фрэндс» оказалась так велика, что разлилась по всей квартире, и даже в спальне (нашей с Кирычем, собственной спальне, от которой я даже Вируса сумел отвадить) канарейками на жердочке разместились странные господа. Они пили вино, взявшееся неизвестно откуда, ели то, что мы успели на ходу сообразить и относились к нам, хозяевам квартиры, как к обслуге – вежливо и абсолютно без всякого интереса.