Утешный мир - Екатерина Мурашова

– Я попробую.

А что я могла еще сказать?

* * *

Она приходила, довольно спокойно рассказывала о своем разочаровании, соглашалась, что надо видеть светлые стороны, с моей помощью отыскивала их, на следующий раз приходила с тем же, мы рассматривали ситуацию еще с какой-нибудь стороны, она опять соглашалась, я с тоски даже НЛПишные приемчики на ней попробовала (без всякого успеха).

Видела и мужа. Сильный и спокойный. Совершенно закрытый. Сережа… что ж, какой есть, спасибо вам, но все бесполезно, мы сами выбрали, надо жить дальше, делать свое дело, строить дом, сажать деревья, растить сына. Мужик, архетипический какой-то. Я понимаю, почему она его выбрала из всех – такие сейчас редко встречаются.

Видела и Сережу. Типичный СДВГшник. Нарушение привязанности если и есть, то в несильной форме. «Понимаю, что огорчаю маму и папу, и учительницу тоже, но вот никак не могу удержаться». – «Что бы ты хотел?» – «Голубей гонять!» – «Откуда ты это взял?!» (У нас в Питере, по-моему, уже ни одной голубятни живой не осталось, а я еще помню…) – «Не знаю, оно мне снится иногда…»

Господи, откуда у него это?! А откуда все остальное?

* * *

– Вы знаете, я, кажется, больше ничего не могу… Может быть, вам обратиться к другому специалисту? Знаете, бывает такая глубинная психотерапия…

– Да, я понимаю, спасибо вам. Чего же к другому, не в вас же дело, в жизни нашей, что ж тут сделаешь… – в темных глазах призрачно падают те самые, не вырезанные с нерожденным ребенком снежинки.

Так и уйдет?

Стоп. По крайней мере один-то камень с ее плеч я, кажется, могу снять…

* * *

Нашла телефон, позвонила женщине – решительной матери-одиночке, которая родила ребенка «для себя»:

– Это психолог из поликлиники. Помните, вы ко мне с Эдиком приходили? Мне нужна ваша помощь. Вы не откажетесь немного поработать психотерапевтом?

– Не откажусь, если надо. Но я же не умею. А что я должна делать?

– Просто рассказать свою историю одной женщине.

* * *

Это была та же самая история – вы, наверное, уже поняли. Придуманный, вымечтанный ребенок. Продумано все, вплоть до успешной защиты диссертации. В реале – глубокая недоношенность, перинатальная энцефалопатия, борьба за все: перевернулся, сел, встал, сказал первое слово на два года позже, чем положено… Орал, ломал игрушки, душил детей в ясельках… Сейчас уже четвертый класс. Только благодаря материнской энергии учится в общеобразовательной школе…

Меня там было явно не надо. Я ушла поболтать к коллегам. Потом вернулась.

– Дамы, – сказала я, – у меня под дверью сидит следующая семья. Шли бы вы в какое-нибудь кафе, что ли…

Ушли, практически не обратив на меня внимания.

Спустя месяц я вспомнила, позвонила из чистого человеческого любопытства, не имея в виду никаких психотерапевтических целей.

– Я собиралась зайти, честно, – сказала она, и я почувствовала текущую через эфир извиняющуюся улыбку. – С Сережей все так же, но мне стало намного легче. Благодаря вашей Зинаиде я наконец почувствовала, что он наш, что все это не имеет отношения к тому, что он приемный. Со своим, скорее всего, было бы все то же самое: после всех усилий и в таком возрасте родить неврологически здорового ребенка – редкость. Мы с Зинаидой еще встречались, гуляли с детьми, и Сереже так понравился ее Эдик, он ему просто в рот смотрел, а тот ему так важно покровительствует, очень смешно и трогательно… А Зинаида мне сказала важное: делай сама для себя, не жди, что кто-то будет оправдывать твои ожидания.

– Мудро, – согласилась я. – И что же вы сделали?

– Я вырезала красивые снежинки и наклеила их на окна. Сережа сказал: мам, как здорово! Теперь нигде нет снега, а у нас есть!

– А ваш муж? – почему-то мне было очень жалко этого мужика, которого я и видела-то всего с полчаса.

– А он тут вдруг (уже после снежинок) мне сказал: не знаю с чего, но вроде как посветлело у нас. Представляете, насколько мы с ним все-таки в одном потоке? Ведь я про темноту-то только вам говорила, ему – ни разу…

– Ага, – с облегчением вздохнула я. – Будем надеяться, что и Сережа когда-нибудь сумеет в этот ваш общий поток попасть.

– Мы постараемся, – сказала она.

История первая

– Я к вам без ребенка пришла.

– Ага, я вижу.

– Тут, наверное, во мне все дело.

– Ага, так бывает.

– Ему всего пять с половиной, и он же не может быть в чем-то виноват!

– Ага, не может.

Женщина откровенно и очень сильно нервничала, и я для равновесия изображала законченного флегматика. Мне это нетрудно, хотя И. П. Павлов, наверное, определил бы меня как сангвиника.

– Понимаете, он меня раздражает. Все время. Но он обычный, понимаете? Я его обследовала, у невролога. Невролог сказал: мама, не выдумывайте себе, ваш сын здоров. Он просыпается в шесть утра, бежит и с радостным криком прыгает к нам в кровать. Муж с ним возится, смеется, иногда в выходные они даже потом еще засыпают на немного. Но я уже не могу заснуть, встаю, ухожу в кухню, в ванну, злая прямо с утра. Раньше у нас с мужем иногда по утрам… ну, вы понимаете… с вечера он очень устает на работе, клюет носом уже за столом… Но теперь уже давно ничего – с ребенком как же? Мы садимся за стол, он все время все хватает, откусывает от трех кусков одновременно, я ему говорю, а он: «Мне так вкусно – сначала сладкое, и тут же сразу – солененькое», – ест быстро, шумно, как будто кто отнимет. Когда играет, у него все время что-то падает и понарошку стреляет или взрывается: бах! бум! трах-тарарах! Он меня зовет: «Мама, поиграй со мной!» – а я просто не могу так играть. Я предлагаю: «Давай в магазин», – а ему неинтересно, он говорит: «Давай на магазин грабители напали, во-о-от с таким пистолетом! Я буду грабителем!»

Я перестала ходить в гости к подругам – он там везде лезет, что-то такое безумное предлагает их детям. Недавно они выдавили в унитаз весь тамошний запас зубной пасты (хозяйская девочка сказала, где он хранится), спускали воду, смотрели, как она там закручивается в разноцветные спиральки, лазали втроем руками в унитаз и что-то там исследовали. В другой раз с десятилетним (!! – но инициатива была моего) сыном подруги «играли в водопад» – открыли окно, вылезли на подоконник и лили вниз воду из большого кувшина. С двенадцатого этажа. Пришли люди, позвонили в дверь. Моя подруга чуть с ума не сошла, говорит, что не могла и подумать, ее парню такого никогда бы в голову не пришло. Естественно, я все время настороже и совсем не могу ни с кем общаться – ни с хозяевами, ни с другими гостями. Лучше вообще не ходить.

– Ваш сын – прирожденный исследователь, – констатировала я.

– Возможно, – мать скептически поджала губы. – Но мне от этого почему-то никакой радости. Я даже сама к врачу сходила: может, у меня самой с нервами что-то не так? Но он мне даже «Новопассит» не прописал! И я совершенно не понимаю, в чем тут дело. Бывает, что женщины рожают ребенка просто по залету или потому, что время пришло или родные давят, и потом с чего же им этого ребенка любить? Но у меня-то все было не так! Я хотела ребенка сознательно, готовилась к его рождению, все продумывала, с таким удовольствием покупала приданое, все обустраивала, мечтала о нем, представляла, как мы будем все втроем гулять в парке, сидеть за столом, читать по вечерам книжку… И вот он родился. Я в порядке. Ребенок (все это подтверждают – и врачи, и в садике, и вам явно тоже так кажется) в порядке. Что же пошло не так? Почему у меня ужасное стойкое ощущение, что я его не хочу? И что мне теперь с этим делать?