В случае счастья - Давид Фонкинос

Нежность ее с годами слегка поблекла. Жан-Жак нередко упрекал ее в жесткости. Клер полагала, что это всего лишь зрелость. Скоро ей исполнится тридцать пять. Но ей казалось, что жизнь циклична и мы всегда вновь становимся такими же, как прежде. Просто надо подождать; в мечтах о будущем ей виделись отблески подросткового безрассудства. Иногда по ночам ей снились бесконечные путешествия в опасные страны. Она просыпалась в холодном поту прямо посреди авиаперелета, в зоне турбулентности, вокруг все ходило ходуном, пассажиры вопили в предчувствии смерти. Клер панически боялась самолетов. Ей говорили, что это смешно. Нет ничего смешного в том, чтобы работать в Руасси и бояться летать, думала Клер. Кому как повезет.

Косметическая фирма, где она служила, открыла магазин в Руасси; ей предложили место заведующей. Теперь она каждый день садилась в скоростное метро (на линию В) в компании туристов. Ей задавали вопросы, и она всегда знала ответ. Знала, в первом или втором терминале производится посадка на “Эйр Габон" или “Иберию". Иногда даже вспоминала расписание рейсов. Проезжая Сен-Дени, думала об Уагадугу. Странно было ездить на работу с людьми, отправлявшимися в отпуск. Вечером она их уже не увидит. Ее рутина была вечно новой. Общественный транспорт, приют городского одиночества и пожилого возраста, на этой линии был не похож на себя.

Будто другая страна.

И можно почувствовать себя заядлым туристом.

Аэропорт Руасси был местом единственным в своем роде. Что-то вроде города, которого нет на карте, чистая no man’s land, где любые фантазмы реальны. В аэропортах мужчины считают, что им все позволено. В Париже ее редко пытались соблазнить. С тех пор как она работала в Руасси, без недвусмысленных предложений не проходило ни дня. Командиры экипажей, самодовольные дельцы, возбужденные иностранцы – все мужчины хотели с ней переспать. Клер терпеть не могла эти, как она считала, пошлые приставания; точнее, не терпела мужской самоуверенности большинства пристававших. В чужой стране проявлялось их истинное скотское лицо (аэроморды, думала она). Невыносимая, по ее мнению, обстановка выработала в ней невероятную способность к холодности. Кое-кто из продавщиц, завидовавших ее красоте – довольно, впрочем, непритязательной, – считали ее дамой заносчивой, восседающей на облаке высокомерия.

Порой она воображала, что будет, если она вдруг позволит себя соблазнить. Все эти мужчины не оставляли ее равнодушной. Аэропорт плющил их, делал безликими и до ужаса одинаковыми, но некоторым нельзя было отказать в обаянии. Что она теряет, если на миг забудется и тем более увлечется на более долгое время? С мужем она любовью почти не занималась, а если и занималась, то чисто механически. Происходило все не слишком убедительно и как будто не с ней. Но в роли неверной жены ей было неуютно. Любовь для нее облекалась в длинный фильм, короткометражки ее не интересовали. Всякие плотские страсти казались ей унизительными; вернее, она чувствовала, что переросла их. В ее понимании удовольствие всегда рождалось постепенно и осторожно; в общем, она едва ли способна была разобраться, чего ей хочется на самом деле. Особой тяги к приключениям она не испытывала; вернуть первые, волшебные дни с Жан-Жаком было невозможно. Что же оставалось? Что-то вроде разреженной атмосферы. Ее любовная жизнь была no man’s land, ее любовная жизнь была Руасси.

Когда подступали сомнения, Клер укрывалась в воспоминаниях о поездке в Женеву, сказочной неделе в начале их совместной жизни. Встретились они недавно, и встреча была ознаменована волнующим обстоятельством. Оба читали “Любовь властелина” Альбера Коэна, причем практически одну и ту же страницу. Они поменялись книгами и дочитали роман. Перед самоубийством влюбленных они поцеловались. В Женеве они обнаружили, что отеля “Ритц” из книги не существует. Но, главное, это паломничество одарило их иллюзией, что они – романические и романтические герои; на такой иллюзии можно построить как минимум семью.

Клер казалось, что их семья превратилась в швейцарские часы. Жан-Жак всегда возвращался с работы ровно без трех минут восемь; она спрашивала себя: может, он нарочно так пунктуален? Может, он пьет пиво в бистро на углу, когда приходит чуть раньше обычного? Она не вставала навстречу, сидела спиной к двери. Заранее знала, что он будет делать, какие слова скажет. И его неизменная улыбка. Ей хотелось, чтобы он коснулся ее, потрепал по голове, хотя бы мимоходом. С недавних пор во всей этой конструкции появилась какая-то неестественность. Пару месяцев назад она смотрела передачу про агентства алиби; в ее свете многое в поведении Жан-Жака становилось яснее. Когда ему, кроме вечных каталогов, стали приходить приглашения на торжественные открытия банковских офисов, Клер решила, что это почтовое оживление неспроста. Время, которое ее муж проводил вне привычной семейной колеи, теперь было расписано по минутам. Зачем ему понадобилось агентство алиби? Человек он не светский, консервативный, неожиданностей не любит.

Чтобы не тратить лишнего, Жан-Жак прибегал также к старому доброму рецепту под названием “сослуживец в панике". Старый конь алиби не испортит. К несчастью, он был до смешного неопытный притворщик и выдавал себя на каждом шагу. Например, возвращаясь с работы и собираясь вечером опять уходить, не снимал галстук. Просто он позабыл одну мелочь: это было первое, что он делал по вечерам последние шесть лет. Клер могла заподозрить, что муж куда-то нацелился, еще до того, как появлялось алиби. Другая странная деталь: однажды, когда она была на кухне, зазвонил телефон, но Жан-Жак крикнул, что не может подойти. Зарывшись в документы какого-то суперважного дела в преддверии суперважного совещания по поводу суперважных дел, он, наверно, весь вспотел, пока прислушивался к звонкам. Клер, не моргнув глазом, выслушала арию сослуживца, которому срочно нужна помощь, иначе ему труба. Жан-Жак тут же вскочил с преувеличенно расстроенным видом. Он походил на солдата, заслышавшего зов трубы. На пороге он трагически поцеловал жену в лоб и убыл на другой фронт. Оставшись одна, Клер невольно расхохоталась.

Мы всегда предпочтем слона в посудной лавке мухе, норовящей сделаться слоном. Другими словами, легче прощаем тех, кто не умеет врать. Кто, сам того не ведая, ставит нас в известность. Клер находила, что муж ведет себя почти трогательно. Его неуклюжие, но весьма энергичные попытки не выдать себя напоминали о том, что ей в нем всегда так нравилось – о его заботливости, услужливости. А главное, убедившись в его измене, она вовсе не чувствовала себя оскорбленной. Подруга, с которой она поделилась, высказалась категорично: она не ревнует, значит, не любит. Сабина всегда высказывалась категорично – и всегда ошибалась. Потому что Клер еще чувствовала привязанность к Жан-Жаку, иную, чем раньше, да, но в конце концов, не все ли равно, какую именно? Восемь лет прошло, разве можно на него сердиться? Она и сама подумывала ему изменить. Он был так неловок, что она перестала волноваться по другому важному поводу: с ним это явно в первый раз. И она была права. Порой ей хотелось его обнять, сказать, что она его любит и все это не имеет значения.

Адюльтер – двигатель всех наших технических новаций: и интернет, и мобильник, и СМС для того и созданы, чтобы облегчить семейным парам параллельную жизнь. Времена уголовных преследований давно прошли, и общество любезно подстроилось под нашу жажду тайных удовольствий (большое спасибо). Пространство верности настолько скукожилось, что главный вопрос для пары не в том, изменяет ли супруг, а в том, с кем он изменяет.