Правила благополучия - Пан Зайчински

и имбирных. Алкоголь на меня действует не сразу, но когда начинает… Ничего не могу поделать, извините.

— Никаких проблем, — отвечает таксист, этот добрый человек, похожий на советского Гоголя с американской сигаретой.

Одним словом, на меня вдруг снизошла та самая благодать, сегодня был мой вечер. Но, как оказалось, не моя ночь. Во-первых, в доме отключили свет, и было жутко темно, как по ночам в глазах Веры. Чтобы сравнить эти две пропасти, я начал искать ее, Веру, и тогда обнаружил «во-вторых»: во-вторых, ее не оказалось дома. Поэтому у меня хватило ума развалиться по центру кровати, не снимая пиджака и туфель, и на мгновение я оказался где-то рядом с раем.

Утром я ее тоже не видел. Вообще-то, библиотечное дело появилось гораздо раньше натяжных потолков, поэтому Вера встает с первыми лучами солнца, чтобы продолжать это нелегкое, но воистину великое дело.

Выпив чашку злого горького кофе, я неспеша поплелся на работу.

По дороге я успел помочь пожилому почтальону, обронившему связку разноцветных писем, не вовремя оживших под его дрожащей рукой. Он грустно улыбнулся, сказав, что если я не Кагновски, то для мня писем нет, ведь все письма идут только на его адрес, и каждые два дня бедняге почтальону приходится таскаться из одного конца города в другой ради этого неблагодарного популярного человека. Я сочувственно пожал плечами и пошел дальше. Но я бы сказал ему: «Знаешь, приятель, хватит уже разносить макулатуру, не нравится — не делай, ты же не античный философ, попробовал — и хватит). Может развернуться и догнать его? Но ничего нового я ему не скажу — все это он давно знает.

Давай, думай. Это же так полезно. Что может быть здоровее размышлений?

А ведь когда-то я жил в нормальном времени, а не в бесперспективном условии.

— Извините, вы не подскажете, где тут магазин, который экспедиционный? — остановила меня маленькая женщина в строгом коричневом костюме с огромным карманом на пиджаке.

— Экспедиционный магазин? — с недоумением переспросил я.

— Да, магазин, где продают товары для лиц, участвующих в экспедициях.

«Лиц, участвующих в экспедициях»! Коли они уже участвуют, зачем им этот магазин.

— Понятия не имею. Мне кажется, вы не на той улице.

— Конечно, не на той, — ответила она, осматриваясь. На шее у нее висел желтый цветок. — На этой.

Да что же происходит! Не тогда, а сейчас, не на той, а на этой! Что за тяга к беспочвенным исправлениям? Еще год назад такого не было!

— Извините, ничем не могу помочь. Не теряйте бодрость духа.

На самом деле, это я сказал себе. И пошел дальше.

Сделав несколько шагов, я решил, что непременно должен встретить еще кого-то, как это бывает во всяких притчах, и мне это почти удалось — я увидел свое отражение в дверях офиса, и оно сказало мне: «Дурно выглядишь».

Я сорвал все приветы на мое единственное «всем (а значит, никому) привет» и направился к себе в кабинет. Я сам его выбрал еще год назад среди четырех других и остался вполне доволен. Доволен своими плоскими шутками и наш юрист, время от времени называющий меня советским ветераном войны, который с непривычки «теряется в объеме новой просторной квартиры», а потому предпочитает угол. Не совсем понимая, у какого ветерана просторная новая квартира, я угрожаю ему большими неприятностями, которые легко могу устроить при первом же звонке в мой отдел — отдел претензий. Поэтому мы живем в согласии.

И тут я вижу на столе бумагу.

Бумага.

Позвони, пожалуйста, тому одноглазому господину и объясни, что сегодня пятница. Работы будут завершены только в воскресенье.

Уговор дороже каприза даже такого замечательного клиента.

С уважением, надеждой и симпатией,

Новак.

Да не может быть.

Я перечитал это снова, потом еще раз, и, наконец, понял, что Вера ушла. Я даже не стал звонить домой, потому что для этого надо хотя бы иметь сомнения, чтобы подтверждать их или развеивать, а их у меня не было.

Новак со своей будничной запиской выкинул магический трюк.

Я сделал круг вокруг своего стола и остановился у двери, но открывать ее мне не очень хотелось.

Впрочем, что тут удивительного. Стоило догадаться раньше, что это случится, подготовиться к предотвращению и предотвратить появление обиды.

Но я этого не сделал, и мне стало обидно.

Я сел на ее диван и уставился в черное окно экрана. Там застыли незнакомцы. Кстати, хоть один фильм со смыслом. Впрочем, и тот недосмотрен.

Через четыре дня я позвонил ее брату, своему брату и ее лучшей подруге, которая живет на соседней улице. Я узнал, как у них обстоят дела, и понял, что у меня все не так уж и плохо.

Через неделю об этом знали все. Библиотекари любезно привезли мне коробку с ее вещами, как будто она умерла.

Через месяц выяснилось, что она уехала на юг, в маленький городок, где, как я слышал, неплохо лепят цветочные горшки.

Еще через месяц я окончательно избавился от ее присутствия, выкинув все барахло, которое она не прихватила с собой по одним ей известным причинам. Все любят барахло, даже я, а в особенности — магнаты.

Через год по моему дому бегали две собаки. Еще полгода — и их стало три. Таким образом, один я размножил свою семью гораздо более быстрыми темпами. Постепенно я перестроил свой график: перестал навещать родителей строго по четвергам, ходить к Алексу по пятницам, издыхать в тренажерном зале по выходным и по понедельникам ходить в кино с племянником. Единственное, что осталось неизменным за эти четыре с половиной года — это встречи с братом.

Гордость моего детства, пионер моего воспитания, человек, который мог сказать одно лишь слово и этим словом выколоть глаза любому недоумку. Он всегда знал, что делать и как делать, а если и не знал, для меня это ничего не меняло.

Его многочисленные планы всегда завораживали и казались реализуемыми — преподносил он их с такой чрезвычайной убежденностью, как будто каждая его новая идея была последним шансом изменить однообразные бытовые семейные будни. Каждый раз я в это верил. И я многому научился.

В общем, у него был настоящий характер, пока он не сошел с ума. И теперь каждую среду мы встречаемся с ним в одном и том же месте — в психиатрической клинике, на одной из парковых скамеек, защищенных большими красивыми деревьями. Думаю, это белый клен, но не уверен.

Теперь все не так, как раньше. Мне хочется