Год крысы - Павел Верещагин

Спал постепенно остывающий город…

А на заброшенном заводе бытовой химии готовилась к очередному обходу территории военизированная охрана, — чтобы в разных концах огороженной территории подобрать и отнести в мусорный контейнер пару десятков бездыханных крысиных тушек. А через час выйти снова и собрать еще несколько десятков отвратительных дохлых крыс.

Правы были охранники: не просто так сходились крысы на подведомственную им территорию. Была причина, которая заставляла крыс ночь за ночью красться по канавам и канализационным трубам, пробираться по кустам и помойкам, искать дыры в бетонном ограждении, миновать ловушки и стремиться на асфальтированный двор, чтобы через некоторое время пасть замертво и быть подобранными людьми в камуфляже. И верно рассуждал суеверный Петрович: этот факт не мог означать ничего хорошего ни для завода, ни для города, ни для людей, этот город населяющих.

В одном только ошибались охрана. Одного не могли различить Петрович и его молодой товарищ в неверном свете короткой северной ночи. Крысы эти не были мертвы. Ни одна из них! Внимательный взгляд мог бы различить едва заметное движение боков, вызванное сохранившимся поверхностным дыханием.

Крысы только с виду казались дохлыми. Сумерки короткой северной ночи не позволяли разглядеть странного и настораживающего факта: крысы были живы и лишь находились в состоянии глубокой, но кратковременной комы.

* * *

Будним утром того самого жаркого июня трое молодых людей, сидя в кабине маленького грузового фургона, пробивались сквозь плотный транспортный поток в северную часть бесконечного города.

С наступлением жары пробки на магистралях не рассасывались с утра до вечера. С утра до вечера коптили небо моторы, надсадно гудели вентиляторы, срывало пробки с закипевших радиаторов, выскакивали из кабин хватающиеся за головы водители. Нервы были натянуты до предела. То там, то здесь вспыхивали ссоры с потасовкой. Фургон, петляя и стараясь обмануть поток, то выскакивал на заполненные транспортом проспекты, то сворачивал на едва приметные улочки, чтобы объехать забитые автомобилями пространства.

Было еще только десять часов утра, а духота уже казалась нестерпимой. Изнывал и плавился огромный город, а кто-то мстительный и неумолимый все раскалял и раскалял побелевшее от жара солнце, будто хотел напрочь стереть с лица земли животных и растения, дома и автомобили, улицы и проспекты, а главное — людей, людей, людей. Жирное марево поднималось от таявшего, как масло, асфальта. Выжженная трава на газонах умирала на глазах и превращалась в неосязаемый прах.

Томился и страдал раскаленный город, но трое молодых людей в кабине фургона, поглощенные разговором, казалось, совсем не замечали жару.

— Жизнь, Матросов, дана человеку всего один раз! И провести ее нужно так, чтобы потом не было стыдно за прожитые годы! — говорил своему спутнику Леха Куманьков по прозвищу Бэха, складный, смышленый и, как в таких случаях говорят, очень деловой молодой человек.

Фургон уткнулся в забитый автомобилями перекресток, подал назад, вывернул к краю проезжей части, перевалившись с боку на бок, взобрался на поребрик, и, распугивая пешеходов, покатил по тротуару.

— Ведь ты, Матросов, не дурак, — рассуждал Куманьков. — И не урод. И руки растут откуда надо. А как ты живешь? Где твой «Мерседес»? Где коттедж на заливе? Где длинноногая модель в спальне? Где?

— Где? — поддержал Бэху коренастый, упитанный и очень непоседливый водитель фургона, которому родители дали имя Денис, но все знакомые назвали Семен Семенычем. Семен Семеныч глянул в боковое зеркальце и бесстрашно направил фургон обратно на мостовую, под хищный радиатор огромного, как амбар, джипа.

— Посмотри вокруг, Матросов! — продолжал Бэха. — Приглядись к жизни! Видишь человек идет — кислый, вялый, это ему не так, то ему не этак… Погода — дрянь, жена стерва, хлеб дорогой, пиво теплое, подростки во дворе — подонки, их девчонки — проститутки, собаки весь газон загадили, соседи ворюги, в правительстве — одни дураки… Почему, спрашивается, человек в таком негативе?

Бэха выставил руку в открытое окно, подставляя растопыренные пальцы под горячий, как из духовки, поток воздуха, и вывел:

— Потому что он еще не нашел своего способа наваривать «бабули»!

Семен Семеныч кивнул.

— А вот идет пацан — любо-дорого смотреть! — продолжал Бэха. — Походка упругая, лицо энергичное, взгляд цепкий. Глаза блестят, голова по сторонам вертится, руки сами ищут, что бы такое ухватить! И все-то ему нравится, и все-то ему по душе! А почему? Да потому что он делом занимается! Деньги зарабатывает! Стрижет «бабосы» не покладая рук!

— «Килька плавает в томате. Ей в томате хорошо!» — подтвердил общительный Семен Семеныч.

Зажатый между ними огромный Матросов смущенно положил ладони на колени, исподтишка посмотрел на лица своих спутников и улыбнулся.

Впереди показался хвост километровой пробки. Нетерпеливый фургон нырнул в боковой проезд, протиснулся между покосившимся гаражом и помойкой, проехал сквозь бензоколонку и, встроившись перед зазевавшимся троллейбусом, оказался в транспортном потоке на параллельной улице.

— Ты не думай! — Бэха по-своему понял улыбку Матросова. — Я и сам когда-то был таким, как ты… Книжки читал, на птичек любовался… Я даже на баяне учился играть…

При воспоминании о тех временах лицо Бэхи стало суровым, на скулах обозначились желваки.

— А потом посмотрел вокруг и понял: каждый сам кузнец своего счастья. Если ты о себе не позаботишься — никто о тебе не позаботится! И нужно искать в этой жизни свою тему! Такую, чтобы деньги сами шли ему в руки. Нашел тему — спи спокойно. Не нашел — бегай и ищи!

Семен Семеныч крутнул руль и согласно кивнул. С ним в свое время произошла точно такая же история.

— И тогда я решил, — прищурившись, сказал Бэха, — что больше не хочу быть лохом. Я ночами не спал, днем не ел, круглые сутки ходил с вытаращенными глазами и все думал: где же мне бабок наварить? Где? Где она, моя чума?

Матросов невольно улыбнулся такому оригинальному взгляду на жизнь и с интересом посмотрел сначала на одного своего спутника, потом на другого:

— И вы свою тему нашли?

— Да, — ответил Бэха.

— И это — там? — Матросов кивнул головой туда, куда сквозь пробки направлялся их автомобиль.

— Именно!

Семен Семеныч пугнул гудком какой-то ненормальный «Москвич», пытавшийся втиснуться на поворот под носом у его фургона, и торжественно продекламировал:

— «Есть в штанах у солдата заветное место!

Там карман. А в кармане письмо от невесты!»

Бэха нахмурился и сдержанно проговорил:

— Там не просто тема, Матросов. Там Клондайк! Золотое дно! Поверь мне, я кое-что понимаю в этой жизни!

В фургоне на некоторое время установилась тишина.