Пятьдесят оттенков любви. Свадьба и развод по-русски - Ляля Брик

Гости быстро заполонили квартиру, которая стала напоминать автобус в часы пик. Ее худшие опасения оправдались, брат мужа притащил за собой весь свой большой семейный обоз, и желающих посидеть оказалось намного больше, чем самих сидячих мест. Пришлось одалживать пару табуретов у соседей по лестничной площадке. Катя смотрела на собравшихся людей и чувствовала себя немного неловко. Ведь они все явились сюда ради нее, отложили свои повседневные дела, дабы вместе с ней отпраздновать день ее появления на свет божий. А она как-то не привыкла быть в центре всеобщего внимания, находиться в фокусе наведенных на нее более десятка разноцветных, как шарики на демонстрации, пар глаз. Не случайно Зина зовет ее «мышкой», намекая, что она подобно этому маленькому юркому зверьку, стремится всегда прошмыгнуть незаметно. И, между прочим, абсолютно верное наблюдение, она действительно старается все делать тихо, лишний раз не попадаться на глаза начальству. Даже в семье старается не докучать мужу своими просьбами, насколько это возможно, все решать сама. Иногда эта гипертрофированная не то скромность, не то застенчивость обходится ей боком. Не будь она такой тихоней, давно бы сидела в кабинетике с кондиционером, который сейчас обдувает дородные телеса Аллы Семеновны, потому что все знают, что, как специалист, она превосходит всех в отделе и самое заковыристое в их бухгалтерском деле непременно поручается ей. Но ведь известно, что повышают не за заслуги на трудовом фронте, не за знания, а за умение понравиться вышестоящему начальнику. А вот этим качеством по каким-то своим соображениям Бог ее обделил.

Каждый из гостей, прежде чем сесть за стол, подходил к ней, поздравлял с днем рождения, оставлял на ее одной или другой, а то и на двух сразу все еще тугих, как накаченный футбольный мячик, щеках влажный след от своих губ, а затем — с важным видом вручал подарок. Катя особенно даже не смотрела на эти в большинстве случаев перевязанные лентами пакеты, так как больше всего ее интриговало, чем одарит ее дражайший супруг. Все предшествующие дни он старательно скрывал, чем намеревается порадовать, как он частенько выражался, «свою любимую женку», однако, при этом туманно намекал, что дар будет необычный.

Все расселись за столом. Катя как именинница — во главе его, рядом с мужем, по правую руку от нее — дуэт сыновей. Гости, дружно глотая слюнки, смотрели на украшенный разноцветными яствами аппетитный мольберт стола, но команда начинать трапезу не поступала, и все с нетерпением ждали, когда же она раздастся. Наконец, держа налитую до краев рюмку с водкой, откуда она то и дело пыталась улизнуть, поднялся Петр.

— Разрешите мне, как мужу виновницы торжества, молвить первое словечко. Дорогая моя женушка, позволь в этот важный для тебя день при всем честном народе поздравить тебя с праздником. Мы давно уже не отмечали его в таком, так сказать, расширенном составе, но на этот раз я настоял на том, чтобы пригласить наших дорогих родичей и самых близких нам друзей. — Петр сделал короткую паузу и горделиво обвел глазами собравшихся. Он явно ставил себе в заслугу то, что именно благодаря нему тут сидит столько народу. — Потому что я хотел, чтобы все увидели, какая ты у нас молодец. Ты великолепная жена и отличная мать, которая вырастила вот этих двух орлов. Ты по натуре очень скромная и пусть все знают, что ты удивительный человек и что я тебя очень сильно люблю. — Петр вновь замолчал и теперь уже с хитрым прищуром оглядел внимающих ему гостей. — Все, наверное, хотят знать, какой подарочек я тебе припас. Так вот, замечательная моя супруга, сейчас лето, как говорится, пора отпусков, и я дарю тебе путевку в дом отдыха в Крым на 14 дней. И пока ты будешь там отдыхать, я тут буду шуровать за тебя, заботиться о наших ребятишках. Так что, ни о чем не беспокойся и собирайся в дорогу. А теперь предлагаю выпить за Катюшу.

Стол сразу же загомонил на разные голоса, разом зазвенели вилки и ножи, по комнате прокатился хрустальный благовест от целующихся друг с другом рюмок, а затем послышался хруст перемалываемой жерновами зубов пищи. Катя смотрела на путевку, которую только что торжественно вручил ей муж, и чувствовала, как бешено колотится молоточек ее сердечка. Она не знала радоваться ли ей этому неожиданному подарку или предаваться печали. За всю их уже многолетнюю совместную жизнь они всего лишь два или три раза ездили вместе отдыхать далеко от дома. Обычно же свои отпуска проводили на даче или, как называл ее Петр, «на делянке». Кромсали лопатами землю, ходили купаться на флегматично протекающую неподалеку речушку, где даже в самом глубоком месте было ей всего лишь по грудь. А тут надо отправляться в дальние края, да еще одной. Вот если бы с Петей… Но она знает, у него срочная работа на все лето, за которую обещали вознаградить солидной горой денег, и он не может пожертвовать великолепной возможностью их получить. Но тогда и она не поедет. Вот только как сделать так, чтобы не обидеть мужа? Притвориться больной?

Катя вдруг успокоилась; в самом деле, ну зачем ей эти лишние волнения, связанные с дорогой, с устройством на новом месте? Времена нынче тревожные, как там еще будет? А здесь все привычное, да и дел по горло, дача поди вся заросла жесткой щетиной бурьяна, надо траву выдергивать.

Она недовольно покосилась на мужа, который в этот момент орошал рот очередной стопкой водки. Она понимает, что он хотел сделать как лучше, доставить ей удовольствие на полную катушку, а вместо этого породил для нее сложную проблему. Хотя бы посоветовался с ней, намекнул на свой подарок, она бы легко сумела его убедить, что не желает без него отправляться ни в какие дальние, пусть и самые распрекрасные, края. А теперь придется выкручиваться, искать какие-то предлоги для отказа от путешествия. А она терпеть не может, да и не умеет, ни притворяться, ни обманывать.

Гости уже насытились и теперь вальяжно сидели на стульях. Кое-кто из мужчин, дабы расширить объем своего вместилища пищи для переправляемой туда снеди, даже ослабил ремень на брюках.

— Эх, Петька, какая же у тебя замечательная хозяюшка, — громко провозгласил брат мужа. — До чего же вкусно готовит, просто пальчики оближешь!

— Вот и облизывай, — не слишком любезно посоветовал порядком захмелевший муж.

— Вы уж и скажите, Тимофей, — поспешила вмешаться Катя, опасаясь, что ситуация, учитывая стойкое нерасположение друг к другу двух семейств, может быстро, как спираль на электроплите, накалиться. — На самом-то деле я по-настоящему готовить и не умею, — наполовину искренне проговорила она.

— Не скромничай, Катюша, — не без некоторых усилий ворочая языком, опроверг ее тезис Петр. — Ты у меня молодец, не жена, а сплошная золотоносная жила. Говорю при всех: у меня самая лучшая супруженция на свете. А ну пусть скажет, кто в этом сомневается? — вдруг угрожающе рыкнул он.

— Да кто же в этом может сомневаться? — раздался успокаивающий хор голосов.

— Тогда предлагаю, чтобы каждый сказал о моей женушке тост. Тимофей, ты как самый старший в нашей семье, должен произнести его первым.

Катя молча слушала здравницы в свою честь, улыбалась и кивала головой в знак благодарности очередному своему восхвалителю. И хотя каждый из говорящих заканчивал свои пламенный спич горячим призывом выпить за виновницу торжества, следовать этому воззванию она старалась как можно реже. Зато с тревогой смотрела, как послушно выполняет эти рекомендации ее муж. По опыту она знала, что если он перейдет за очерченную ему природой ватерлинию, то может потерять контроль над собой. И тогда что он начнет вытворять — одному Богу известно. Такое, к счастью, случалось не часто, но иногда все-таки происходило, и потом ей долго было стыдно перед людьми за поведение Петра. Несколько раз она пыталась перехватить у него рюмку, но он грубо отбрасывал от своего источника удовольствия ее руку и недовольно посматривал на нее, как на человека, гасящего его лучшие душевные порывы.