Теория описавшегося мальчика - Дмитрий Липскеров

Он сидел в ванне и улыбался. Раскрасневшаяся, она тоже смеялась навстречу. Великан с раскосыми глазами всегда вызывал в ней материнское чувство, когда сидел в ванне, крошечной по его габаритам. Огромный, поросший звериной шерстью, с торчащими из воды почти до потолка коленями, ее голый мужчина казался беззащитным и так нуждающимся в ней.

Поперек ванны она уложила специальную доску, обитую клеенкой, и на нее поставила тарелки с едой. Он по-прежнему улыбался, почти скалился, заставляя Настю любоваться белыми, идеально ровными зубами хищника. Она почему-то вспомнила рекламу, где молодой человек надкусывает яблоко, оставляя на его белой мякоти кровавые следы. «Средство для укрепления десен». Хихикнула, уверенная, что ее Иван запросто может перекусить ствол дерева, на котором выросло это яблоко. Какая уж там кровь!..

Он любил, когда она своими маленькими пальчиками раздирает горячее мясо на куски. Сначала у нее это не получалось, только ноготки ломала, но со временем она уяснила, что по волокнам мясо рвется легче. Она отрывала кусочек и, не стесняясь текущего по руке жира, дразнила им, еще дымящимся, Ивана, чей огромный кадык, словно скоростной лифт, жадно перемещался по горлу вверх-вниз. А потом подбрасывала кусок, а он ловко его ловил, клацал челюстями, мгновенно пережевывая мясо великолепными зубами. Волчара, да и только!

Он ел много и жадно. От помидора не откусывал, а отправлял овощ в рот целиком, так что из его рта брызгал помидорный сок. Тогда он долго и громогласно хохотал, пугая соседей сверху.

А потом, насытившись, брал длинное перо зеленого лука и, дуя в него, пускал в воде пузыри. Получались неприличные звуки. И опять хохотал. И она заливалась с радостью.

В такие мгновения Настя ощущала себя беспредельно счастливой. Счастья было так много — как синевы в небесах, — и таким щедрым становилось ее сердце, что ей непременно хотелось поделиться счастьем с женщинами, у которых и крохи этой радости великой не имелось.

С замиранием сердца она дожидалась того момента, когда его большие руки увлекали ее миниатюрное тело в остывающую воду.

Она по правильности своей женской слегка сопротивлялась, просила позволить ей хотя бы халатик скинуть, зачем его мочить, — но какой же хищник внимает мольбам жертвы! Она тотчас оказывалась в волнах слегка замутненной воды и чувствовала себя крошечной экзотической рыбкой, с которой играет огромное морское чудище.

В такие минуты он всегда был с ней нежен. Казалось, что соитие между двумя такими разными видами невозможно, но все и всегда оказывалось столь восхитительным, столь тактичен был ее зверь, что, когда все заканчивалось и они, уставшие, перемещались из ванной в комнату, на кровать, когда Иван засыпал, Настя вдруг на секунду задумывалась о том, что вот их отношения внезапно закончатся и… Как же она жить дальше будет? Где найдет еще такого?.. Такого неповторимого!.. Мужчину!.. Жизнь состояла из пигмеев и ее Ивана.

Обычно она долго не рефлексировала и, как каждая женщина, успокаивалась тем, что будет жить со своим возлюбленным Гераклом вечно.

Он постоянно стонал во сне, как будто его пытали, и, как и в эту ночь, опять говорил на каком-то непонятном языке. В такие моменты она гладила его по лицу, утирала розовой ладошкой слюну, и Иван, убаюканный любовью, наконец засыпал безмолвно.

А она, переполненная чувствами, наоборот, сон теряла, принималась наводить на кухне порядок, чистить сковородки и натирать до блеска миски… Как-то раз легла в неслитую остывшую воду в ванне и долго дышала его запахом, пропитывалась бульоном, пока не окоченела окончательно. Ей пришло в голову наполнить пустую бутылку такой водой-«эссенцией». Но она сдержалась, подумав, что это не совсем нормально. В холодильнике ее, что ли, держать. А вдруг кто выпьет эту «эссенцию»?

В эту ночь она опять не слила грязную воду, просто забыла. Перемыв и перечистив все на кухне, Настя прилегла здесь же, на угловом диване, взяла в руки журнал, листнула пару раз, да и заснула…

Он проснулся и долго смотрел в окно. Тщился отыскать в черном пространстве хоть одну звезду. Обнял подушку и дышал в нее, стараясь не бояться.

Он вспомнил вечернюю прогулку. На него опять накатило странное чувство, которое и описать словами было невозможно. В этом состоянии Иван начинал подвывать: лишь такая нечленораздельность соответствовала душе.

Насти в кровати не было, и Иван подумал, что она, как всегда, измученная заснула на кухне.

Вот ведь дура, подумал. И ведь создана по образу и подобию его мыслей! Лучезарна и любяща, но дура!..

Он любил ее, безусловно, но мучился тем, что она не могла разделить, понять это его странное чувство. Когда он заявлял о своей вселенской маяте, девушка лишь заглядывала в его лицо с участливым ужасом и готова была реветь в три ручья.

А он не желал от нее в эти минуты эмоций! Ему необходимо было мысленное ее участие, поддержка интеллектом, так как он сам был в неведении, не понимал, что происходит с его мозгом.

Незаметно для себя Иван стал тихонько выть, как брошенный в люльке младенец, мочил слезами подушку, а потом подскочил, будто что-то вспомнил, и бросился на кухню.

— Блинчики! — закричал он. — Блинчики, говоришь!!!

Она проснулась. От внезапного страха сердце чуть было не остановилось, рвалось из горла напуганной кошкой, не давая вдохнуть полной грудью! Насте подумалось, что она через мгновение умрет, что убьет ее неистовый Иван, высящийся над ней утесом, возносящий над своей патлатой головой гиревые кулачищи.

— Что ты, — выдавила она сипло. — Иван…

— А знаешь, что это было? — громыхал сожитель.

В потолок робко постучали.

От этого стука он как-то разом сник, обнял руками себя за плечи и подсел к Насте на диван.

— Понимаешь, — заговорил он почти испуганно, — я беру камешек, запускаю его в воду и… действительно блинчики. Первый, второй, третий… Поднимаю четвертый, и… все то же самое — прыгает себе по воде. А потом… — Иван сжался и затрясся всем своим могучим телом.

— Что потом? — подбадривала Настенька, гладя любимого по плечу.

— Я запустил еще один камень…

— Так я видела…

— Он, как и все, запрыгал.

— Да-да, пять раз подскочил!

— И все было нормально…

— А чего уж тут, — она даже улыбнулась. — Камень как камень, и повел себя как камень. Прыгал себе и прыгал, пока не утонул.

— Утонул, — подтвердил Иван. — Но не как все…

— Как это? — не поняла Настя.

— Да нет, утонул-то, как все… Но вот штука была необычная при этом…

— Какая штука?

— Знаешь, — глаза Ивана заблестели в темноте. — Знаешь, что происходит, когда камень в воду бросают?

Она опять испугалась:

— Блинчики?

— Отстань ты со своими блинчиками! — рявкнул он, и в потолок опять постучали.