Цвет моего сердца - Анна Сергеевна Самарина

Лимон, вишня и кардамон, аромат диких трав, жаркая ночь Паринтиса, глаза темнее этой ночи, шрам от стрелы в основании шеи под пальцами — Жайру исчез, взорвался, разлетелся на атомы. Вот он, ещё мальчик, бежит по маисовому полю за огромным цветастым змеем, мать смотрит вслед — улыбается, вытирая рукавом пот со лба — малыш, вернись, надень шлёпанцы, наколешь ножки, он хохочет, запинается, падает и летит кубарем, беззаботный, счастливый… Рёв воды, радуга капель — водопад в джунглях, мокрая рубашка, спутанные волосы, сердце в груди птицей рвётся наружу, крылья прорастают сквозь рёбра… Жайру-подросток бьёт по воде руками, поднимая облако мелких колючих брызг, ныряет, уходит на глубину, снова падает…Поле, над головой небо, цветущие метёлки маиса, тепло земли проникает глубоко под кожу…Звёзды, кометы, туманности, фейерверками рвутся сверхновые, Иара в ожерелье из ракушек и перьев, её губы мягкие, терпкие, со вкусом тростникового сахара…

— Юухуу, — присвистнул Сачи, вновь наполняя бокалы, — эй, парень, давай возвращайся!

Жайру пришёл в себя, заморгал, голова слегка кружилась: то ли от кашасы, то ли от поцелуя — неважно, все планы на фестивальную ночь были забыты. Да что там на ночь — на неделю, на год, на жизнь, все они остались там, за порогом, пустые, ненужные, лишние.

— Ведьмины чары, колдовской бриз,

Смертная пешка, новый каприз,

Предчувствие любви льётся по венам,

Погубит тебя, твоя королева… — место за микрофоном заняла коротко стриженная женщина в откровенном платье с татуировкой огромного крокодила, ползущего со спины на плечи.

Жайру скользнул по певице взглядом, та заметила, поманила пальцем и хищно улыбнулась, облизнув губы. Улыбка её больше походила на оскал дикого зверя, так что парень непроизвольно вздрогнул. Крокодил на плече защёлкал пастью в приступе беззвучного хохота и Жайру резко встряхнул головой, пытаясь прогнать наваждение — не иначе, слишком много кашасы.

— Боишься Куку? Не бойся, не сожрёт, сегодня праздник, — Иара насмешливо прищурилась и послала женщине воздушный поцелуй, как давней подруге, — хочешь, познакомлю?

Кука? Ну конечно, какая вечеринка без этого пугала для непослушных детей, Жайру покачал головой, попытался отшутиться:

— Нет уж, спасибо. Боюсь, я не очень хорошо себя вёл, лучше бы мне ей не попадаться.

Иара внезапно посерьёзнела, пристально посмотрела на Жайру, словно знала все его грехи и промахи:

— Ты прав, милый, не очень. Грязные дела чистыми руками не делаются, так ведь?

Странная она всё-таки, — пронеслось в голове у парня, — вообще все они здесь ненормальные, заигрались в духов и демонов. Но разве это имеет хоть какое-то значение, когда мир рядом с ней мерцает, поёт, искрится. Да пусть хоть трижды странная, нелепая, сумасбродная, сумасшедшая, лишь бы не замолкала, лишь бы смотрела на него вот так, прямо в сердце, нечаянно прикасалась коленом. Лишь бы не отпускала…

Заиграла чувственная мелодия бразильского зука, Жайру, покачнувшись, вскочил, схватил девушку за руку:

— Идём танцевать!

Иара просветлела, рассмеялась:

— Осторожно, милый, не отдави мне ноги!

Танцевать Жайру любил и умел, но по сравнению с Иарой чувствовал себя неуклюже неловким. Она же двигалась одновременно мягко и настойчиво, как волна, обнимала, прижимаясь всем телом, и ускользала, манила, вела за собой, увлекая всё глубже в толпу танцующих. Жайру боялся отвести взгляд хоть на минуту, потерять её среди этих чужих чудаковатых людей, выпустить руку. Всё вокруг слилось в разноцветном хмельном дыму — мелькание масок, огней, цветов, тепло сплетённых пальцев, голос:

— Пойдём отсюда, милый, я живу у реки…

***

Вспышки, всполохи, обрывки памяти — одноногий Сачи что-то кричал с террасы, а они, как дети, убегали по ночным улицами Паринтиса… Бронзовая кожа девушки, тепло её тела, дразнящий аромат волос…Иара, хохоча, скинула обувь — устали ноги, потащила Жайру к воде:

— Давай же, милый, не отставай, быстрее…

Луна — огромная, круглая, громкое пение небольших серых птичек — бем-ти-ви, бем-ти-ви, быть дождю… Два мира слились в один, силуэты домов качнулись и растворились в тёмном беззвёздном небе, город скукожился, сморщился, опал к ногам лохмотьями вылинявшей змеиной кожи. Сомкнулись над головами ветви могучих деревьев, застонала, зашумела сельва, недовольно ухнула сова, пара потревоженных оленей промчалась мимо. Шелестела листва, глухо и тревожно ревела Амазонка, а в воздухе огромным красным цветком распускалось чудо, дрожало, звенело, шептало на разные голоса. Весь мир — чудо, и жизнь, и молодость, и любовь, и они с Иарой, разве они не чудо?

И разве есть на земле кто-то счастливее?

— Стой, Иара, ты забыла туфли! — Жайру обернулся, нахмурился — позади одна цепочка следов…

— Тсс, тише, всё будет хорошо, всё теперь будет хорошо… — приподнялась на цыпочках, обхватила руками, нырнула в душу. В первый раз назвала по имени, пропела по буквам, — Ж-а-й-р-у…Иди ко мне, милый.

Тёмная вода захлестнула щиколотки, поднимаясь всё выше.

***

Жайру пришёл в себя на берегу, тонкая рубашка прилипла к телу, на джинсах расплывались грязные бурые пятна. Расклеившиеся кроссовки сиротливо валялись рядом. Разве бывает дождь в конце июня? Бем-ти-ви…Он обхватил руками голову, вспомнил, вскочил. Хлопнул по правому карману джинсов, судорожно вывернул его наизнанку — пусто. Неожиданно стало легче. Уже не боясь испачкаться, сел прямо в жёлтую речную глину и, запрокинув голову, подставил лицо под дождь. Шею что-то царапнуло. Нащупав на груди ожерелье из ракушек и намокших перьев, Жайру крепко сжал его одной рукой и закрыл глаза.

Дождь усилился, застучал неумолимо и равнодушно, стекая по щекам крупными солёными каплями.