Побочный эффект - Татьяна Туринская

О ее нездоровой ревности очень скоро узнали все одноклассники и даже учителя. А так как Лариса любила и умела устраивать громкие скандалы вплоть до царапанья и вырывания волос из головы соперницы, то заодно с ревнивицей и Ирина оказалась в полной изоляции. Так и случилось, что, прожив в Москве всю свою жизнь, Ирине не удалось обзавестись другими подругами. Приятельницы – да, были, но настоящей подруги, с которой можно было бы поделиться наболевшим, не оказалось. А рассказывать что-либо Ларисе было ох как чревато…

* * *

Ирина вновь зажмурилась, вдавив пальцы до упора в подлокотники кресла. Мимоходом заметила: хорошо, что ногти подпилила совсем коротко, иначе обязательно поломала бы. Ну почему, почему мама не научила ее говорить «нет»?! Скольких жизненных проблем ей удалось бы избежать. И, прежде всего – главной проблемы. По имени Лариса.

* * *

Ларочка Трегубович росла ухоженной и избалованной девочкой. Других детей родителям Бог не дал, даже Лариса, по их словам, родилась у них скорее «вопреки», нежели «благодаря». Несколько беременностей закончились у Ларочкиной мамы весьма плачевно: первый раз она родила тоже девочку, но малышка не прожила и трех часов. Потом были подряд три выкидыша, и только спустя бесконечно долгих тринадцать лет совместной жизни судьба, наконец, улыбнулась чете Трегубович: на белый свет появился крошечный слабенький младенец фиолетового цвета, который невероятными усилиями врачей удалось вернуть к жизни.

Почти до пяти лет Софья Витальевна в самом буквальном смысле слова не позволяла пылинке упасть на ребенка. Гуляла Ларочка исключительно на маминых руках, ходить самостоятельно ей разрешалось только дома, и только на расстеленном на полу ватном одеяле, оберегающем ребенка от ушибов при неизбежных падениях. Дабы оградить дитя от всепроникающих микробов, одеяло дважды в день подвергалось температурной обработке: любящая мамаша ползала по нему на коленях с утюгом, обеззараживая детский полигон.

На игровой площадке во дворе Ларочка только с высоты маминого роста могла наблюдать за процессом появления из-под ловких Ирочкиных рук песочных пасочек, куличиков и неказистых замков. Самой прикасаться к песку было запрещено строго-настрого – как можно? в нем же миллионы микробов! Только на пятом году жизни Софья Витальевна стала иногда милостиво позволять дочери пройтись по дороге собственными ножками. Но только по асфальту и только цепко держа при этом за руку маму, готовую в любую минуту поддержать падающую дочь.

Очень медленно, по чайной ложке в год, Ларочке давалась некоторая свобода действий, однако обо всех своих перемещениях она непременно обязана была докладывать маме. Для ребенка это было совершенно естественно, и она делала это практически на полном автомате: собирались чуть повзрослевшие подружки перейти из беседки на скамейку под навесом, Ларочка тут же сообщала об этом маме, крикнув визгливо под окном: «Мам, я буду вооон на той лавочке!» И девочку поражало, как же Ирочка может передвигаться по двору, не докладывая матери о каждом своем шаге.

Стоит ли удивляться, что выросла Лариса человеком замкнутым, болезненно реагирующим на критику и невероятно, просто-таки патологически ревнивым и мнительным. К тому же при этих весьма сомнительных достоинствах Ларочка обладала более чем скромной внешностью: маленькая, худенькая сверх меры, какая-то скукоженная. На длинном узком лице выдавались широкие скулы, а любопытный нос хищно торчал вперед, вынюхивая чужие секреты. Единственное, на что не поскупилась природа, это волосы: Ларочкину головку венчала копна совершенно шикарных, пышных и шелковистых, с восхитительными кудряшками волос яркого соломенного цвета. Правда, с цветом Лариса начала баловаться лет в пятнадцать, побывав с тех пор не только брюнеткой, а перепробовав на себе и все оттенки фиолетового, красного и каштанового, остановившись, наконец, на огненно-рыжем с красноватым отливом цвете.

Впрочем, даже великолепная шевелюра не красила Ларочку – волосы были слишком длинны и слишком пышны для ее маленького хрупкого тельца, отчего голова казалась непропорционально большой. Сколько раз Ирина советовала ей сменить пышную прическу на стрижку, да результат был один – Лариса дико обижалась на подругу, горячо убежденная в том, что та готовит ей откровенную подлость. Как, разве можно состричь такую красоту? То, что эта красота вкупе с остальными «прелестями» только еще больше уродует фигуру, Лара наотрез отказывалась воспринимать – глупости, красивые волосы не могут испортить внешности. И точка.

Школу Лариса закончила с золотой медалью и без проблем поступила в университет на факультет журналистики. Ирина училась хуже, но вовсе не по причине недостаточно развитых извилин головного мозга, а исключительно из-за отсутствия интереса. Учиться ей было скушно до зевоты. И в двойках она не погрязла только благодаря великолепной от рождения памяти. У Ларочки же, напротив, с памятью случались серьезные сбои, а потому уроки она самым тупым образом заучивала наизусть, не особенно вникая в смысл вызубренного материала. Таким образом, дороги подружек разошлись после окончания школы: Лара, как уже было сказано, пошла на журфак, мечтая о карьере журналиста-международника, Ирина же, ничего особенного не желая, не проявив к семнадцати годам определенных склонностей, направила стопы в более приземленный аграрно-экономический институт изучать особенности поведения различных дебетов-кредитов и сальдо-бульдовых конфликтов при подведении балансового отчета.

Расставшись со школой, Ира надеялась оставить в прошлом и дружбу с Ларочкой. Нет, она, конечно же, не собиралась рвать с ней раз и навсегда, да и сложновато было бы это сделать, учитывая проживание девушек в одном доме. Но так хотелось свежих впечатлений, нормальных, без истерик, дружеских отношений. Однако и в институте ее чаяниям не суждено было исполниться: Ларочка, не сумев ни с кем подружиться в университете, по-прежнему таскалась за Ирой, как приклеенная. Отдохнуть от привязчивой подруги можно было только на лекциях.

Первый поклонник появился у Ирины лишь на первом курсе, ведь до этого ревнивая Ларочка никому не позволяла приблизиться к подруге. Вероника Николаевна, Ирочкина мама, сначала удивлялась, а позже, разобравшись, наконец, почему у ее очень даже симпатичной дочери нет ухажеров, стала возмущаться назойливостью Ларисы. Несколько раз даже пыталась ласково убедить Ларочку, что нельзя так навязывать свое общество, что девочки в этом возрасте должны время от времени отдыхать друг от друга, но ее обращения оставались гласом вопиющего в пустыне – Ларочка не имела намерений делиться с кем бы то ни было единственной подругой. Похоже, она воспринимала Иру, как свою личную собственность…

Первый поклонник как появился, так и сбежал. Не выдержал постоянного присутствия ревнивой подружки, ее косых враждебных взглядов и нудных рассказов, как замечательно живут журналисты-международники в заграницах. Потом были второй, третий и четвертый ухажеры. Потом Ира просто сбилась со счету, а подруга все не унималась.

Но не столько из-за сбежавших поклонников злилась Ира на Ларису. Безусловно, ее здорово раздражала назойливость подруги, хотелось отделаться от нее раз и навсегда. И тем не менее, как бы это ни было противно, а терпеть ее общество Ирина в принципе привыкла. Однако не давала покоя мысль, что подруга может предать в любую минуту. Сейчас она улыбается и преданно заглядывает тебе в рот, а завтра, не моргнув глазом, сотворит такую подлость, что потом сама же будет сокрушаться, как же она могла сделать подобное. Не иначе, мол, бес попутал, и будет вымаливать прощения, не отрывая от Ириных глаз взгляда побитой собаки.