Столетняя война. Том IV. Проклятые короли - Джонатан Сампшен

Глава I.

Париж 1400: время удачи

3 июня 1400 года византийский император Мануил II Палеолог въехал в Париж. По пышным стандартам тогдашних государственных визитов Мануил II представлял собой жалкую фигуру. В сопровождении менее шестидесяти своих приближенных, говорящий только по-гречески, верхом на одолженном белом коне и зависящий в своих дорожных расходах от принимающей стороны, он приехал просить денег и войск в надежде сохранить свои сократившиеся владения от посягательств турок-османов. Однако то, чего Мануилу II не хватало в силе и богатстве, он с лихвой компенсировал престижем своей короны — пережитком последней империи, объединившей все христианство под единым правительством. Правители Франции были полны решимости насладиться отраженным светом славы и продемонстрировать великолепие своей столицы. Две тысячи знатных горожан выстроились вдоль дороги от укрепленного моста Шарантон к востоку от города, по которой приближался император. Председатели и судьи Парламента приветствовал его у обочины дороги, одетые в свои служебные мантии и окруженные 500 сопровождающими. Навстречу императору вышли три французских кардинала, каждый со своей внушительной свитой. Король, Карл VI, наслаждавшийся в то время периодом просветления рассудка, ожидал Мануила II у ворот Сент-Антуан под стенами Бастилии в сопровождении своей семьи и советников, окруженный плотной толпой дворян и массой трубачей и оркестрантов.

Оба монарха обнялись, обменялись поцелуем мира, а затем вместе проехали во главе кавалькады через городские ворота, минуя крепостные валы, которые Карл V построил за четыре десятилетия до этого, чтобы оградить новые богатые пригороды своей растущей столицы. Перейдя через подъемный мост, они въехали на улицу Сент-Антуан, самую широкую магистраль средневекового Парижа. Слева от них, когда они проезжали по улице, возвышались громадные здания, дворы и сады отеля Сен-Поль, который с 1360-х годов был резиденцией французской монархии. Далее они миновали более древнюю стену Филиппа II Августа, датируемую началом XIII века, а затем ворота Бодуайе XI века, где арка и фонтан отмечали линию еще более ранней стены. В этом месте процессию поглотил лабиринт узких, неровных улиц, застроенных высокими деревянными домами, чьи выступающие верхние этажи и карнизы крыш заслоняли небо. Путь императора пролегал по улице Тиксерандери, которая когда-то была территорией ткачей, а теперь была застроена особняками герцогов Анжуйских и Беррийских и домами богатейших купцов и чиновников города. Проезд на лево выводил на Гревскую площадь, самое большое открытое пространство в городе. Над ней возвышалось здание муниципалитета, а сама площадь спускалась к берегу Сены с причаленными баржами и оживленным зерновым рынком. Чуть дальше процессия прошла под аркой Большого Шатле. Это строгое здание служило внешними воротами Парижа в те времена, когда город занимал территорию не более острова Сите. Теперь здесь размещалась мрачная тюрьма, где королевский прево председательствовал в главных гражданских и уголовных судах города. Для Мануила II последовательные линии стен, отмечающие непрерывное расширение Парижа на протяжении пяти веков, должно быть, составляли болезненный контраст с Константинополем, некогда гораздо более крупным городом, чье сократившееся население теперь занимало лишь малую часть огромной территории, огороженной стенами IV века постройки.

Выйдя на набережные Сены, император и король вступили на Большой мост. Самый большой мост средневекового Парижа представлял собой узкую улицу, по обеим сторонам которой располагались лавки ювелиров и менял. Он привел кавалькаду на остров Сите, ядро Парижа с римских времен. В центре острова располагался густонаселенный квартал, состоящий из массы церквей и часовен, окруженных лачугами и темными грязными переулками, над которыми с востока возвышались башни собора Нотр-Дам, а с запада — высокие стены и шпили королевского дворца. На южном конце моста возвышалась квадратная башня дворца, построенная за полвека до этого, чьи часы, отбивающие интервалы дня, были слышны на весь Париж. Обнесенный стеной дворец занимал всю западную часть Сите, примерно треть острова. Здесь происходили самые жуткие события восстаний 1350-х годов. Карл V, ставший свидетелем самого страшного из них, возненавидел это место и в самом начале своего правления оставил его судьям, юристам и чиновникам. Но дворец, как и прежде, оставался одним из главных театров для великих государственных событий. Король и император проехали под сторожевой башней напротив Рю де ла Вьей-Драпери, одной из самых древних улиц средневекового Парижа, сегодня погребенной под безликими зданиями Префектуры полиции и Торгового суда. Здесь императора развлекали на пиру в Большом зале, самом большом зале Западной Европы, в нишах на стенах которого возвышались раскрашенные статуи королей Франции от Хлодвига до Филиппа IV Красивого[2].

Париж, в котором постоянно проживало около 200.000 человек, а также масса бесчисленных бродяг из всех других частей Франции, был самым густонаселенным городом Европы и почти наверняка самым богатым. Писавший в 1430-х годах в городе, разграбленном в результате ожесточенной гражданской войны, покинутом монархией и дворянством и занятом солдатами и чиновниками иностранной державы, стареющий профессиональный писец вспоминал государственный визит императора как высшую точку утраченного величия столицы. Этому человеку нужно было напомнить своим читателям, что Париж когда-то был центром политического мира, гудящим от сплетен и украшенным символами власти; где короли Франции, Наварры и Сицилии проводили большую часть своего времени; где они соседствовали с принцами, герцогами, графами и епископами; где армия лучших ремесленников Франции трудилась, чтобы удовлетворить их аппетит к роскоши; где лучшие ученые и ораторы христианства жили в разветвленных зданиях Нотр-Дам, колледжах и монастырях левого берега; где поток людей, пересекающих Большой мост, был почти непрекращающимся; где сокровищницы церквей стоили целых королевств, а улицы предлагали "больше богатства и чудес, больше церемоний и волнений, чем может перечислить любой человек". Жильбер де Мец[3] был не единственным, кто с ностальгией вспоминал эти сцены. Несчастье порождает миф. Одним из тех, кто встречал византийского императора, был дядя французского короля, Людовик II герцог Бурбонский. Три десятилетия спустя, когда старый знаменосец Людовика надиктовывал свои мемуары, он тоже вспоминал визит Мануила II как символический момент перед началом гражданской войны, когда "мир и удача царили во Франции", а страна находилась на пике своего могущества и влияния. Другой пожилой автор мемуаров 1430-х годов, Персеваль де Каньи, который был оруженосцем графа Алансонского, вспоминал это время как время, когда парижане спокойно спали в своих постелях, хотя на стенах не было дозоров, а городские ворота оставались открытыми днем и ночью. Даже шестнадцатилетний Жиль де Бувье[4], будущий Беррийский герольд, считал, что "в тот час благородное королевство Франция и добрый город Париж наслаждались могуществом, славой, честью и богатством, превосходящими все христианские королевства"[5].

Это были золотые годы для Франции. Французские войска защищали Константинополь от турок. В Италии Асти, Генуя и Неаполь были французскими