Крах Белой мечты в Синьцзяне. Воспоминания сотника В. Н. Ефремова с предисловием и комментариями и книга В. А. Гольцева - Вадим Гольцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вахмистр доложил об этой агитации сотнику Ефремову, который, вызвав Коновалова в свой блиндаж, заявил ему, что право предоставления к наградам принадлежит исключительно начальнику и обсуждению казаками не подлежит, почему он приказывает вредную агитацию прекратить и более к этому вопросу не, возвращаться.
На следующий день сотник Ефремов вышел пройтись позади окопа.
К нему подошел Коновалов и дерзким тоном потребовал объяснить, почему его представление к французской медали было отставлено.
Сотник Ефремов ответил, что он уже говорил Коновалову, что право предоставления есть право начальника и разговаривать на эту тему не будет и не желает.
„А я желаю разговаривать“, – дерзко отрезал Коновалов. Сотник Ефремов приказал ему идти в окоп, на свое место. Урядник Коновалов не только не пошел, куда было приказано, но продолжал говорить дерзости.
Сотник Ефремов, выведенный из себя, выхватил револьвер (как потом оказалось, незаряженный) и скомандовал: „Направо“, Коновалов повернулся, но поворот вышел не в сторону окопа. „Кругом, – поправился сотник Ефремов, – в окоп – марш!“
Урядник Коновалов скрылся в окопе, но там, очутившись среди казаков 3-й сотни, стал кричать, что сотник Ефремов, угрозой револьвера, производил ему „занятие поворотами“, что „офицеры всех нас перестреляют… ребята, берите винтовки, надо Ефремова арестовать…“
Казаки 3-й сотни выскочили из окопа и пошли с винтовками наперевес на сотника Ефремова.
Случайно находившиеся неподалеку командир 5-й сотни подъесаул Рыковский и старший офицер 4-й сотни подъесаул Плеве, увидя казаков, заряжавших винтовки, кинулись к ним навстречу.
Подъесаулу Рыковскому удалось остановить сотню. Быстро опросив сотника Ефремова, он отправил его с подъесаулом Плеве к командующему спешенными сотнями есаулу Фарафонову, а затем не без труда отвел казаков в окоп обратно.
Возбуждение в сотне не улеглось, и через некоторое время к блиндажу командира полка прибыло 5 казаков, заявивших, что они командированы сотней для ареста сотника Ефремова и отправки его для суда в Армейский Комитет.
Есаул Фарафонов, в блиндаже которого сидел сотник Ефремов, отвел дальше от блиндажа в лес возбужденных до крайности и вооруженных винтовками казаков и здесь приказал доложить, в чем дело.
Казаки заявили, что сотня требует ареста, ибо иначе „он, сотник Ефремов, всех нас перестреляет“.
Есаул Фарафонов заявил, что как командир полка он не допустит ареста казаками офицера, да и кроме того, им уже сотник Ефремов арестован впредь до разбора всего дела.
Увидев проходившего случайно офицера 4-й сотни князя Трубецкого, есаул Фарафонов быстро к нему подошел и тихим голосом приказал немедленно, скрытно от казаков, увезти сотника Ефремова на фольварк, отстоявший в 4-х верстах, куда с наступлением ночи должен был отойти в резерв дивизии Лейб-Гвардии Казачий полк.
Вернувшись к „делегатам“, он объяснил им несуразность их опасения и требования и отослал их обратно в окоп.
Ночью полк отошел в резерв к фольварку, а наутро, перед штабом полка выстроились развернутым строем (составляющие 1-ю спешенную сводную сотню) вооруженные винтовками казаки 1-й и 3-й сотен, с требованием выдачи им для ареста сотника Ефремова.
Офицеры Лейб-Гвардии Казачьего Его Величества полка, командированные в Лейб-Гвардии Егерский полк на должности командиров рот. Слева направо: хорунжий В. Н. Ефремов, подъесаул А. К. Соколов, подъесаул Я. Ф. Рыковский, хорунжий граф М. В. Муравьев-Амурский, полковник А. П. Кривошеин, капитан А. А. Воронов. Сентябрь 1916 года. Архив ЛГКЕВП
Есаул Фарафонов с несколькими офицерами, бывшими в штабе, вышел и громко поздоровался.
Сотни ответили по-уставному.
На вопрос, почему пришли с винтовками, послышались голоса: „Не верим офицерам, они нас перестреляют.."
Есаул Фарафонов, указав на абсурдность этого заявления и обратив внимание казаков на то, что как он сам, так и офицеры вышли без оружия, объяснил, что желает, чтобы винтовки были составлены в козлы, и скомандовал:
„Передняя шеренга – кругом!"
Шеренга повернулась.
„Составь!" – Винтовок не составили.
Есаул, Фарафонов и командиры сотен начали уговаривать казаков облагоразумиться.
Казаки упорствовали на аресте сотника Ефремова, и даже раздавались, – правда, отдельные – голоса, дерзко заявлявшие, что пойдут арестовывать сами.
Уговоры тянулись более 5 часов. Казаки упорствовали, не расходились, возбуждение то падало, то возрастало.
Дабы кончить тягостную и недостойную сцену, есаулу Фарафонову пришлось согласиться на арест и отправление сотника Ефремова под казачьим конвоем в штаб дивизии.
Здесь сотник Ефремов был немедленно освобожден и на следующий же день уволен в продолжительный отпуск.
Командующий полком полковник Мишарев спешно вызвал в полк судебного следователя Особой Армии.
Последний прибыл и произвел дознание, причем большая часть казаков от дачи показания уклонилась. Казаки прибытием следователя были сильно смущены. Струсил и Коновалов, в своих показаниях валивший свою вину на других казаков и старавшийся запутать всю сотню.
Следователь же в частном разговоре с командиром полка сообщил, что буквально завален аналогичными делами, но более серьезного характера, чем данное, по его определению, „сравнительно пустяковое" и „благополучно кончившееся".
В действиях урядника Коновалова и приказных той же 3-й сотни – братьев Логвиновых, казаков 1-й сотни Серапионова и Свинарева, он нашел состав преступления, бунта и подстрекательства к бунту, в условиях нахождения сотни в боевой обстановке, что оправдывало угрозу револьвером сотника Ефремова.
Наряду с этим сообщил, что бесполезно арестовывать подследственных, так как все арестованные им немедленно же по прибытии в Луцк освобождаются Армейским Комитетом, разгуливают свободно по городу и открыто грозятся его, следователя, убить.
В результате преступление казаков осталось безнаказанным. Казаки 1-й и 3-й сотен, хотя и присмирели, но атмосфера в полку несколько напряглась, и между офицером и казаком был заложен прочный камень взаимного недоверия. Камень этот, внеся элемент личной обиды, усложнил взаимное понимание казаков и офицеров и затруднил работу последних».