Поднебесный Экспресс - Кирилл Кобрин

На мост. Пусто. Через реку два пешеходных променада, повыше и пониже. На той стороне. Широкая улица. Торговый дом, в рекламах гаджетов. Здание новое, уродливое, осыпается. Светло-коричневое – возможно, освещение такое. В домах почти все окна темные. Дома: восьмидесятых, девяностых, нулевых, десятых. Совсем трущобы, облупленные стены, окна и балконы прикрыты прутьями. Белье. Везде белье. Облупленные, но не трущобы еще, через пять лет будут. Претензии на изыск, кирпич, не панели. Белое, светло-коричневое. На крышах и последних этажах – шапки зелени. Сады Семирамиды. Си Ми На Ми Ду. Тропики непечальные. Торчащие из любой трещины. Потом серые, высокие, металл, стекло, бетон, строгость непервоначального накопления, скорее первоначального распределения непервоначально накопленного. Железо ржавеющее, тропики. Стекла мутные, блеска нет, непрозрачность распределения накопленного. Бензиновые разводы, цвета, как на Dark Side of the Moon после встречи с призмой, размазанный спектр. Новый миллениум, свечки, серые и светло-коричневые, крыши – имитация старокитайского, слегка изогнутые, с колоннами. Накопление и распределение in full swing, декоративность. Излишества от излишка. Нынешнее, свечки еще выше, светло-, просто- и темно-коричневые, многие пустые. Каменные графики роста инвестиций в недвижимость. Что завтра? Будущее? Что будет здесь? Сейчас внизу лавки и магазины. Рестораны и забегаловки. Птичьи лапки иероглифов, гласное переливание пиньиня. Где-то свет, очень поздняя еда или очень ранняя? Второе. Машин почти нет, зато трехколесные драндулеты темно-вишневого цвета сбоку, сзади, впереди, люди, огромные тюки с мусором, плодами земли, пожитками. На обочине – легкие тачки, колесницы о двух колесах. На них большие плетеные корзины, торчат метлы. Люди в больших соломенных шляпах. Старики в основном. Больницы. Много больниц. Центр красоты. Центр детского рака. Центр традиционной медицины. Центр желудочных заболеваний. Центр сексуального исцеления. Центр красоты. Центр раковых заболеваний. Центр красоты. Центр традиционной медицины. Центр остеопатии. Центр раковых заболеваний. Центр красоты. Центр дыхательных заболеваний. Детский центр здоровья. Центр раковых заболеваний. Центр красоты. Центр красоты. Центр раковых заболеваний. Центр красоты. Центр красоты. Центр красоты. Центр раковых заболеваний. Центр красоты. Центр красоты. Центр красоты. Центр красоты. Триумф красоты над раком. Три развязки. Бетонные опоры в зеленом лишае. Лианы, не плющ, Азия, юг, не Европа. За развязками просвет, дальше уже только нулевые и нынешние. На свечках электрические красные иероглифы. Миру – мир? Труд? Мао велик? Выше знамя? Хуавэй? Свечки, зубастые, с поперечными решеточками балок, будто разборные игрушечные, с крышами, как третий тон китайского. Ландшафт старого китайского арта, но вместо гор недвижимость. Птиц не видно, облака и тучи исключены за невозможностью, климат плюс выбросы. Ровная серая молочная мгла днем. День через три часа, пока исход ночи. А потом пара часов – и у меня день за спиной. Движение из стороны восхода в сторону заката, из будущего в прошлое. Недвижимость все реже, пакгаузы, собранные на скорую руку склады, мастерские, промзона. Привезенное и отправляемое. Я отправляем. Везом в пункт отправки. Таксист. Запах тела. Два смартфона в железных лапках. Карта и чат. Чат звуковой. Реплики водил и оператора. Хохоток. Хорошо-хорошо-хорошо. Хао-хао-хао, как ха-ха-ха или хо-хо-хо. Промзона, светло-серое, ртутные блики, реклама тоже серая или голубая. Красное только для лозунгов на крыше недвижимости, для фонариков, для книжечек с председательскими изречениями. Стада машин во дворах дилерских автоферм. Ни души. Вдруг пустыри, потом опять промзона, склады, мастерские, склады, мастерские, склады, ограды, колючая проволока, ворота справа и слева, будки охраны, полицейские, контейнеровозы, контейнеры, на них география топонимов. Таможня. Таможня. Склад. Таможня. Торговый центр. Таможня. Колючая проволока. Полицейские. Шлагбаум. Полицейские. Шлагбаум. Звонок смартфона, деньги за проезд сняты. Си-си.

Небольшой павильон, стеклянный, с раздвижными дверями, внутри он разделен на две части. Сначала паспортный контроль. Пришлось подождать, передо мной огромный человек в бежевом пальто, прошитом по кантам и нижнему краю красной ниткой, что-то энергично кричал в окошко, иногда, впрочем, отворачивая голову, чтобы выдохнуть “fucking idiot”. Набравшись таким образом новых сил, он снова принимался орать разные слова пограничнику, которого за толстой красной шеей и продолжающим ее уже совсем багровым затылком, жидко заштрихованным белесыми волосами, шанса увидеть не было. Да я и не особенно хотел, учитывая неизбежную с пограничником беседу, поджидающую меня, как только утихомирится британец. Конечно, британец: цвет пальто, шеи, затылка, акцент, высокомерная наглость. А он все орал что-то про особенности визовой политики Киргизии и Казахстана, которые казались стражнику одним государством, скучающие секьюрити в зеленовато-серых рубахах под мышиными куртками даже немного насторожились и начали прислушиваться к чужой речи, наконец, в павильон вошла невысокая китаянка в круглой меховой шапке, обогнула мои чемоданы и втиснулась между слишком видимым миру бежевым пальто и невидимым миру прилавочком будки и громко, но уже с иной совсем интонацией, отрывисто заговорила на общем с пограничником языке. Стала, наконец, слышна и другая сторона переговоров, тоже отрывистая, громкая, но немного утопленная в ватном одиночестве по ту сторону бронированного стекла. Граница была взята количеством; послышался глухой удар штампа по паспорту, потом еще второй – я только тут сообразил, что меховая шапка обошла меня без очереди, но рука за стеклом сделала жест уже лично мне, мол, подходи. Перетаскивая вещи к стойке, я обнаружил, что место моего ожидания помечено специальными следами, стоять здесь. Следы были не человеческие. Панда, наверное. Мы в Китае. Они тут везде. Стоящий за мной средневосточного вида джентльмен помог мне с сумкой, я поблагодарил, вытащил паспорт, открыл визу, сверху положил билет и задвинул все это в щель. Пограничник был освещен тем же пластиковым серым светом, как и всё в павильоне и снаружи него, как в городе, который я только что проехал, как в стране, которую собрался покинуть. Он ловко перелистал страницы и задал явно тот же вопрос, что и бежевому пальто. Ах, да, у меня есть еще паспорт, с нами такое бывает, в Европе, знаете ли, два паспорта, а то и три, мы их коллекционируем, что ли, вот, это моя вторая, то есть первая, родина, у нее с Киргизказахией безвизовое. Полюбуйтесь. Да, это я. Похож? Я знаю, что шутки такого рода неуместны и в таких местах, их никто не понимает, да и не обязан понимать, нас же должны просто ненавидеть, толпы непонятно зачем перемещающихся по миру людишек, у которых вечно что-то не в порядке, они дрожат, подходя к стойке Стражника Ворот в Великой Стене, даже если у них все хорошо, все хао-хао с документами, просто боятся – и правильно делают, так как здесь, у щели в ватный мир будки, у аккуратно вырезанных круглых дырочек, сквозь которые протискиваются туда-сюда слова, все равны, миллионеры и уборщицы, профессора и бухгалтеры. Все мы тут сирые, убогие, нагие, все ждем пропуска в чистилище, где нужно снимать верхнюю одежду, вытаскивать ремни из брюк, потрошить сумки, демонстрировать включаемость лэптопа, стоять, разведя руки, пока тебя безучастно лапает кто-то в резиновых перчатках. А там, после чистилища – сверкающий яркими огнями рай duty free и бутиков. Но не здесь, наверное. Мы в карго-порту, вряд ли. Ну хотя бы в чистилище чуть теплее. Пропинывая чемоданы сквозь узкий проход между двумя будками паспортного контроля, я уступил место следующему. Я даже слышал, как он поправил пограничника, который пытался прочесть имя в паспорте. Sorry. No. My name is Daraz. Дараз. Хорошо бы разделить купе с ним. Бежевое пальто я придушу на второй же день.