Кай - Алекс Анжело

Когда они подошли ближе, ребенок в ее руках, укрытый тонким слоем снега, открыл глаза, и его взор лишил мужчин дара речи – яркая ультрамариновая радужка, словно лепестки пролеска, светлела к краю. Она выглядела неестественно и точно светилась изнутри.

Но самым поразительным стало дыхание ребенка – в теле осталась жизнь.

Мое появление в родном городе матери сразу же окутали истории – нелестные, полные мистики, они твердили, что сама Дева Льда вдохнула в меня жизнь. И что меня спасла зима. Но зима – это смерть. И значит, одарив жизнью, она отнимет еще больше.

С тех пор людские страхи и опасения преследовали меня всегда. Но нашлись те, кто шел против предубеждений, став мне близкими. Их лица я храню в памяти и поныне.

Но даже от них я скрывал свои сны. Неизведанное пугает и отталкивает, а я не желал вновь стать чужим. Но вскоре так забылся, что запутался, взрослея, и все больше терял себя.

Только от себя не убежишь. И судьба неминуемо возьмет свое.

Знайте, я никогда не желал быть иным, но стал им без согласия.

1

Прежде чем войти куда-то, убедись, что ты знаешь, где выход…

Дневник Кая

Лето переливалось буйными красками, сладкие цветочные ароматы гуляли по городу. Солнце светило столь ярко, что казалось, в мире не осталось места для тени. Тепло согревало лицо юноши, который сидел у самого окна с распахнутыми ставнями. В руках он держал несколько листов бумаги – дорогой, привезенной соседом с ярмарки.

Благоухание роз проникало в комнату – нежный запах царил повсюду.

В длинных изящных пальцах юноши был зажат кусочек угля, с помощью которого он ловкими движениями вырисовывал девичий силуэт. Рядом лежало еще несколько готовых портретов улыбающейся девушки со сверкающими глазами и веснушками на лице. Черные штрихи передавали настроение не хуже цветных мазков краски – любая линия, ничто сама по себе, вместе с остальными становилась искусством. На каждом рисунке было передано разное выражение лица, но объединяло все изображения одно – нетерпение, сквозившее в чертах Герды.

Ей никогда не хватало терпения для позирования, и ее не прельщали картины маслом. Кай знал, все дело в оттенках – она желала, чтобы они были ярче. Но Герда любила работы углем и собирала их, развешивая на стенах в своей комнате дома напротив.

– Кай! – Оклик прервал его размышления, юноша от неожиданности вздрогнул. Герда словно знала, что он думал именно о ней.

Отойдя от стола, стараясь ничего не задеть испачканными пальцами, он выглянул из окна. И заметил ее сразу – по облаку рыжих кудрей, на которые, словно королевский венец, возложили венок из одуванчиков. Летом ее лицо особенно сильно усыпали веснушки, которых она стеснялась, но поделать с ними ничего не могла. Каждый раз, когда приходило тепло, Герда надевала шляпу с широкими полями, прикрывая кожу, но вскоре забывала о ней, и к середине июля веснушки, как вражеские захватчики, усыпали щеки и скулы.

– Идем? – позвала она, задрав голову. – Ребята уже ждут нас на озере.

Кай оглянулся, бросив взор на законченный портрет и несколько все еще чистых листов, лежащих рядом.

– Хорошо, сейчас спущусь, – бросил он, пропадая из окна и нечаянно задевая куст розы, что рос снаружи в огромной кадке, прикрепленной к стене. Раздался треск, и неокрепшая ветка с красным, почти раскрывшимся бутоном надломилась.

Каждый год Герда сажала алые розы в этот деревянный ящик вот уже на протяжении семи лет. К концу лета мелкие бутоны расцветали за окном Кая.

Розы в Хальштатте любили все. Ярко-красные, с мясистыми бутонами и длинными колючками на стеблях, они росли по обочинам улиц – иных сортов роз жители не разводили и не признавали.

Кай замер, глядя на надломанный стебель. Очнувшись же, принялся тихо ругаться, помня, что Герда давно заприметила именно этот бутон, – он был самым крупным, и, по ее словам, его лепестки имели особенно яркий рубиновый оттенок.

– Может, мне подняться? – раздался нетерпеливый голос.

– Не надо! Подожди минутку! – отозвался Кай, неотрывно смотря на каплю крови, набухавшую на пальце.

Вид собственной крови заставил его на мгновение застыть. После он тяжело сглотнул и выхватил платок из кармана брюк. Намочив его водой из кувшина, отмыл пальцы от угля, избавляясь от алой влаги и словно стирая следы своего преступления. Закончив, остановился у зеркала, застигнутый недавней мыслью.

Дорогое зеркало-псише – высокое, во весь рост – принадлежало еще его матери. Его привезли из Линца на ее шестнадцатилетие.

Кай сделал шаг, и отражение шагнуло ему навстречу. Ему всегда говорили, что у него необычные глаза. И это было отнюдь не комплиментом. Скорее, говоривший был полон настороженности, разглядывал его, как диковинку, стараясь отыскать, за что еще зацепиться и на что указать. Так ничего и не найдя, чужой взгляд ненадолго потухал. До следующей встречи.

Временами Кай слышал, о чем шептались соседки. Он красив, слишком красив для юноши. Прекраснее их дочерей, разве может мужчина быть таким? Не иначе влияние иной силы!

Он научился не замечать их голосов, что стали громче после смерти бабушки пару лет назад, и немного утихли, когда ему дали работу в церкви – создать фреску на одной из стен.

Кроме красоты их пугали события, при которых погибла мать Кая. Они и его самого наводили на смутные мысли. Ни один годовалый ребенок не выжил бы в ночной зимний мороз. И сколько бы теорий Кай ни строил, ответов так и не находил. На холоде он мерз, как и все, а в возрасте девяти лет намеренно убежал в лес и едва не погиб в снегах. Ему повезло, он выжил, а после наткнулся на охотников из их городка. Вскоре у Кая осталась лишь одна зацепка – та, о ком шептались лишь за плотно запертыми дверьми. Та, которая могла погубить весь их город в угоду своей жестокости и гордости, а пока лишь годами посылала им испытания. Еще в детстве Кай услышал от Петтера, мальчишки на пару лет старше, изводившего его, сколько он себя помнил: метель и мороз той ночи насланы Девой Льда. Лишь ей это под силу, и лишь она способна кого-то спасти в столь лютый холод.

Дева Льда, Ледяница, Королева Льдов, Снежная Ведьма…

Лишь малая часть ее имен.

– Кай! Неужели уснул? – Новый окрик вырвал его из мыслей. Он моргнул, неожиданно понимая, что приблизился вплотную к зеркальной поверхности, словно Нарцисс, разглядывающий свое