Орел стрелка Шарпа - Бернард Корнуэлл

Патрик Харпер не мог похвастаться таким же везением. Сержант был выше Шарпа на добрых четыре дюйма. Огромному ирландцу никак не удавалось найти подходящие штаны, чтобы заменить старые, выцветшие, многократно заштопанные форменные брюки, которые гораздо больше сгодились бы для огородного пугала.

«Вся рота выглядит одинаково, — подумал Шарп, — форма в дырах, а сапоги в буквальном смысле подвязаны обрывками кожи». И до тех пор, пока основной батальон остается дома, в Англии, вряд ли удастся найти интенданта, готового взять на себя ответственность и выдать им новую форму или сапоги.

Сержант Харпер протянул Шарпу форменный мундир.

— Хотите принять венгерскую ванну, сэр? Шарп покачал головой.

— Пока еще терпимо.

В мундире было не так уж много вшей, и Шарпу не хотелось подвергать его окуриванию специальным дымом, после чего он, как минимум несколько дней, будет отвратительно вонять. Темно-зеленый мундир 95-го стрелкового полка, знак принадлежности к элитным войскам, был таким же поношенным, как и у остальных солдат роты, но лейтенант ни за что не расстался бы с ним. Британская пехота носила красные мундиры, а ее лучшие, отборные части с гордостью одевались в зеленое, и даже после трехлетней службы в 95-м полку Шарп все еще гордился своей формой. Мундир, содержимое заплечного ранца и карманов — вот и все имущество Ричарда Шарпа, не знавшего другого дома и семьи, кроме полка, в котором служил. Он не ведал иной жизни и был уверен, что умрет на поле брани.

Вокруг талии лейтенант повязал красный офицерский шарф, а поверх надел черный кожаный ремень с застежкой в виде серебряной змейки. После года, проведенного на полуострове, только этот шарф и палаш указывали на его офицерский чин; впрочем, палаш, как и рейтузы, не соответствовал предписанным правилам. Офицеры-стрелки и легкие пехотинцы должны были иметь кривые кавалерийские сабли, но Шарп терпеть не мог этого вида оружия. Он предпочитал длинный, прямой клинок, какими пользовались в тяжелой кавалерии. Опасное оружие, плохо сбалансированное и грубое, но Шарпу нравилось ощущать в руке яростный клинок, который мог с легкостью противостоять изящным саблям французских офицеров и выбить из рук солдата мушкет или штык,

У Шарпа было и другое оружие. Вот уже десять лет он сражался вместе с солдатами в красных мундирах, сначала как рядовой, потом, став сержантом, достойно пронес свой мушкет по равнинам Индии. Он стоял в ряду стрелков, шел в атаку с примкнутым штыком и до сих пор предпочитал воевать с ружьем в руках. Больше всего Шарп любил винтовку Бейкера, она сразу выделяла его среди других офицеров. Шестнадцатилетние прапорщики в ярких новеньких мундирах опасливо поглядывали на высокого черноволосого лейтенанта с перекинутым через плечо штуцером и шрамом на лице, который, когда Шарп не улыбался, придавал ему выражение мрачной насмешливости. Кое-кто мог усомниться, что рассказы о Серингапатаме и Ассаме, о Вимьеро и Люго правдивы, но одного взгляда насмешливых глаз обычно хватало, чтобы рассеять любые сомнения. Мало кто из вновь прибывших офицеров задумывался о том, что на самом деле означало это ружье, никто из них не знал, в каком суровом сражении Шарп, начинавший свою карьеру простым стрелком, одержал победу.

Сержант Харпер выглянул в окно, что выходило на площадь, залитую полуденным солнцем.

— Вон идет Счастливчик, сэр.

— Капитан Хоган.

Харпер не обратил внимания на замечание. Они с Шарпом уже давно были вместе, пережили много опасностей, и сержант прекрасно знал, какие вольности может позволить себе в присутствии сурового офицера.

— Он кажется еще более веселым, чем обычно, сэр. Наверное, есть для нас работенка.

— Я молю Небеса, чтобы нас послали домой.

Харпер, чьи огромные руки уверенно и аккуратно разбирали замок ружья, сделал вид, будто не расслышал последних слов. Он знал, что имел в виду лейтенант, но говорить на эту тему было опасно. Шарп командовал остатками стрелковой роты, которая прошлой зимой оказалась отсеченной от арьергарда армии сэра Джона Мура во время отступления к Коруне. В ту страшную зимнюю кампанию на севере Испании, когда погода стояла такая, что невольно вспоминались рассказы о России. Один солдаты умирали ночью, во сне, их волосы примерзали к земле, другие, обессилев, погибали на глазах у товарищей. Дисциплина в армии упала, и пьяные английские солдаты становились легкой добычей для французской кавалерии, которая, подстегивая выбивающихся из сил лошадей, преследовала британцев по пятам. Весь этот сброд спасли от верной гибели несколько полков, вроде 95-го, сохранивших дисциплину и продолжавших сражаться.

Закончился 1808 год, наступил 1809-й, а кошмарная битва продолжалась, битва, в которой плохо соображающие от постоянного холода солдаты зарывались в снег, старались не пропустить приближения французских драгун и стреляли отсыревшим порохом. Однажды, когда вьюга выла, словно разъяренное чудовище, рота Шарпа оказалась отрезанной кавалерией французов. Погиб капитан, потом лейтенант, ружья ни за что не хотели стрелять, вражеские сабли поднимались и опускались, влажный снег заглушал все звуки, кроме воинственных воплей драгун и страшного свиста сабель, входящих в тело, а над кровавыми ранами стелился пар. Лейтенанту Шарпу и еще нескольким солдатам удалось уйти в горы, где их не могли догнать всадники, но когда буря закончилась и погиб последний смертельно раненный солдат, надежды на воссоединение с армией не осталось. Второй батальон стрелков 95-го стрелкового полка отплыл домой, в то время как Шарп и его тридцать солдат, затерянные в Испании и всеми забытые, шли на юг, подальше от французов, в надежде присоединиться к небольшому британскому гарнизону в Лиссабоне.

С тех пор Шарп не раз просил, чтобы их отослали домой, но стрелков было мало, они высоко ценились, а новый командующий армией, сэр Артур Уэлсли, не хотел расставаться даже и с таким небольшим отрядом. Поэтому они остались, влились в тот батальон, который в данный момент нуждался в подкреплении, снова отправились на север, по своим собственным следам, и вместе с Уэлсли отомстили за сэра Джона Мура, изгнав маршала Сульта и его бывалых солдат из Северной Португалии.

Харпер знал, что душу его командира переполняет ярость из-за того, в какое положение они попали; Ричард Шарп был беден как церковная крыса, ему никогда не наскрести достаточно денег для приобретения следующего чина. Чтобы стать капитаном, даже в обычном батальоне, Шарпу пришлось бы заплатить полторы тысячи фунтов — он скорее мог рассчитывать воссесть на трон Франции, чем собрать такую сумму. У него была только одна надежда на продвижение — по старшинству в своем собственном полку; заменить офицера, который погиб или получил повышение, чей собственный чин тоже не был куплен. Пока Шарп оставался в Португалии, а родной полк находился дома в Англии, о нем забывали, его обходили другие, снова и снова, и несправедливость происходящего постоянно питала возмущение Шарпа. Он видел, как молодые офицеры покупали чины капитанов, затем майоров, а он, опытный и храбрый солдат, оставался на обочине, потому что был беден и сражался здесь, вместо того чтобы спокойно сидеть в Англии.