Слепая любовь - Елена Лагутина

Но Дана знала, что это не так. Поначалу, кое-как оправившись от смерти близких и осознав твердо, что теперь она осталась одна и добиваться всего в этой жизни ей придется самой — отец-алкоголик в расчет не брался, — она просто решила: нужно учиться, нужно вытащить из этих чертовых книжек все, что только можно, и даже больше, потому что это ее трамплин и единственный шанс пробиться в будущем. И она стала учиться. Учителя поначалу удивлялись, зная способную, но ленивую Данку. Все жалели несчастную девочку, так рано оставшуюся без матери, но сходились в одном: надолго ее не хватит.

Как оказалось, все ошибались. Дане потребовался всего-то, может быть, месяц для того, чтобы осознать еще одну важную вещь: она учится не только потому, что ей это необходимо делать во имя своего будущего, но еще и потому, что ей это просто интересно. Безумно интересно. Просидев месяц над учебниками, заставляя себя запоминать эти скучные даты и события, свойства и причины, теоремы и аксиомы, она вдруг однажды словно прозревший слепой, увидела мир во всей его трехмерности, во всех его цветах и оттенках. Она постигла радость понимания — и теперь уже ее было не удержать. Все время после школы она проводила в библиотеках и к концу десятого класса успела самостоятельно изучить три языка и прочитать огромное количество книг, полезных и бесполезных. Отгородившись книгами от внешнего мира, Дана так и не нашла с ним контакта; старшие люди — учителя, соседи — любили и жалели Данку, ровесники же просто не понимали. Мальчишки, в детстве дразнившие ее «рыжей» и внезапно на пороге юности ощутившие всю манящую глубину и завороживающе-притягательную, дьявольскую силу этих огненных прядей... Некоторые из них пытались сблизиться с этой непонятной девчонкой, однако самое большее, чего удалось добиться лишь одному из них, — это проводить ее однажды от школы до библиотеки. Сейчас Дана с улыбкой вспоминала эту историю. Нет, конечно же, она не была «ледышкой», как прозвали ее девчонки-одноклассницы, чья пробудившаяся и сразу же забившая ключом сексуальность не позволяла им иначе, кроме как полным отсутствием всяческих чувств, объяснить Данкино затворничество.

Однако это было не совсем так. В ее книжном мире были и любовные романы, героиней которых она очень часто себя представляла; ей нравилось по нескольку раз перечитывать не только описания чувств героев, но и эротические сцены; она очень часто думала о любви. Порой, глядя на себя в зеркало и отложив в сторону учебники и тетради, слегка касаясь кончиками пальцев нежной припухлости губ, Дана думала, что для нее-то она и рождена на свет — для любви, для настоящей любви. Она верила, что в ее жизни будет любовь, и обязательно — взаимная, счастливая и светлая... Но все это будет потом — в той, другой, жизни, которая начнется...

Которая уже начиналась. Дану разбудил резкий окрик проводника:

— Дамочки, встаем! Просыпаемся, подъезжаем!

Из «дамочек» в купе находилась только она и еще одна девушка примерно ее возраста, влетевшая вчера в купе уже отъезжающего поезда словно ураган. Со всеми поздоровалась, всем улыбнулась очаровательной, сияющей улыбкой, сообщила, что зовут ее Полина и что она, пожалуй, приляжет на полчасика, а то очень устала, — и завалилась на верхнюю полку аж до утра, оставив Дану в обществе двух особей мужского пола, чей возраст приближался к трехзначному числу, а способность воспринимать звуки на расстоянии, соответственно, к нулевой отметке. Сейчас старички имели вид достаточно бодрый, давно уже проснувшийся, чинно сидели у окошечка и попивали чай с кусочками рафинада; Полина продолжала спать, обнявшись с подушкой и чему-то во сне улыбаясь. «Красивая, — подумали Дана, разглядывая девушку. Необычное сочетание — такие светлые волосы и такие черные глаза, и кожа такая матовая», — продолжала она рассуждать, между тем легонько подталкивая в бок обладательницу столь экзотической внешности.

— Полина, просыпайтесь, подъезжаем!

В седьмой или восьмой раз произнеся эту фразу, Дана собиралась уже было отчаяться и прекратить свои бесплодные попытки, но тут один глаз девушки приоткрылся, за ним и второй, и тысячи озорных искр осветили улыбающееся лицо.

— Ты — кто? — спросила она Дану чуть хриплым, но все же приятным голосом.

Данка улыбнулась в ответ.

— Я... меня зовут Даниэла, можно просто — Дана.

— Даниэла? — Ямочки на щеках Полины заиграли еще больше, тонкие брови слегка поползли вверх, образовав вдруг небольшую бороздку на переносице. — Надо же. Никогда в жизни такого имени не слышала. Классное имя. А кто это тебя так назвал?

Дана помолчала немного. Ей не хотелось сейчас, вот так сразу, начать говорить о маме с абсолютно незнакомым человеком. Потом все-таки ответила:

— Меня так назвала мама в честь своей бабушки. Она... моя прабабушка, она была чешкой, ее тоже звали Даниэла... — Дана хотела еще что-то добавить, но потом передумала.

Ее попутчица продолжала доброжелательно улыбаться, и Дана не смогла не улыбнуться ей в ответ.

— Пойдем покурим! — предложила Полина.

— Да нет, знаешь, я не курю... — возразила Дана, но, как оказалось, это был не аргумент.

— Постоишь со мной, поболтаем, пошли, что тут сидеть, с этими стариками-то? — уговаривала Полина.

А через полчаса они уже были подругами. Дана, сама того не ожидая, рассказала попутчице всю историю своей жизни, поведала ей обо всех своих планах и надеждах. Полина слушала внимательно и на этот раз без улыбки, не произнеся ни слова, прикуривая одну сигарету от другой. Глаза ее, казалось, стали еще темнее и больше, если такое вообще было возможно. Узнав о том, что Данка на первое время собирается остановиться в привокзальной гостинице, Полина сразу запротестовала. После недолгого спора она все-таки уговорила Данку пойти вместе с ней к старым знакомым ее отчима, жившим в самом центре города в большой пятикомнатной квартире, — на недельку-другую, пока они обе не подыщут себе жилье поскромнее и подешевле.

Данке пришлось согласиться по двум причинам: во-первых, с финансами у нее действительно было туговато. Тех денег, что дала тетка на дорогу, с натяжкой хватило бы на два месяца — за эти два месяца ей нужно было найти работу и поступать в институт. А что, если она не уложится в столь короткий срок? Две недели бесплатного проживания как-никак ей не помешают. Но не это было главное? Главным было то, что ей совсем не хотелось расставаться с Полиной — девушка, ворвавшаяся в ее жизнь столь стремительно, за полчаса общения в прокуренном тамбуре впервые в жизни стала для нее подругой. У Даны никогда не было подруг, может быть, раньше, в детстве, до того, как... Но это было слишком давно. Поэтому Данку долго уговаривать не пришлось. А через час они уже, весело смеясь, подходили к дому в центре города, в котором им предстояло провести первые, самые трудные, дни своей новой жизни.

— Вот здесь мы и будем жить-поживать, — весело произнесла Полина, остановившись перед подъездом. — Код двести четырнадцать, запомни!

Они поднялись на второй этаж и позвонили. Дверь открыла женщина. Тщательно уложенные, без проседи, волосы, неброский макияж, серые пристальные глаза, в которых отражался свет лампы над дверью. На вид ей было не больше сорока, а на самом деле, может быть, и все пятьдесят. Она смотрела приветливо.