Письмо к моей дочери - Майя Анджелу

На самом деле в большинстве своем мы просто постепенно стареем. Годы накапливаются в наших телах и на наших лицах, но, как правило, истинная наша сущность – ребенок у нас внутри – остается столь же невинным и застенчивым, как магнолия.

Мы можем прикидываться искушенными и светскими, но я твердо верю: наибольшую безопасность мы ощущаем тогда, когда уходим внутрь себя и отыскиваем там дом – одно из тех мест, где все родное и свое, а возможно, даже и единственное такое место.

2. Филантропия

Писать о том, что с ближним положено делиться, когда ты обращаешься к человеку, щедрому по самой своей природе, – все равно что читать проповедь и без того уже чрезвычайно старательному церковному хору. Однако я все-таки решила написать, потому что помню: хор время от времени необходимо приободрять и благодарить за старательность. Нужно подвигать его участников на то, чтобы они пели и дальше, причем с еще бо́льшим воодушевлением.

Именно благодаря частным жертвователям-американцам продолжают существовать Американское общество по борьбе с раком, Красный Крест, Армия спасения, «Гудвил», Фонд борьбы с серповидноклеточной анемией, Американское еврейское общество, Национальная ассоциация содействию прогресса цветного населения и Городская лига. Далее в списке жертвователей – церковные фонды, программы синагог, члены «Мусульманских храмов», буддистские святилища, группы, чиновники, муниципальные и досуговые клубы. И все же самые крупные пожертвования поступают от филантропов.

Слово «филантропия» составлено из двух греческих корней: «фило» – любитель чего-то и «антро» – человечество. То есть филантропы – это те, кто любит человечество. Они возводят просторные здания, чтобы людям было где работать и играть. Они выделяют огромные суммы на поддержку организаций, которые улучшают состояние здоровья и образования общества. Они – основные покровители искусств.

Упоминание о филантропии вызывает улыбку, а вслед за этим возникает картина получения нежданных денег из щедрого, но безликого источника.

Существуют люди, которые хотят, чтобы их называли филантропами. Представителями филантропов зачастую становятся комитеты или делегации. Сами филантропы полностью оторваны от тех, кто получает их помощь. Я не из таких. Мне больше нравится думать, что я благотворитель. Благотворители, по сути, говорят следующее: «Мне кажется, что у меня скопилось больше, чем мне нужно, а у тебя, похоже, меньше, чем тебе нужно. Я хотел бы поделиться с тобой своими излишками». Прекрасно, если излишки эти материальны (деньги или вещи); прекрасно и в противном случае, ибо я уяснила, что благотворительность в форме поступков или слов может доставлять огромное удовольствие и способствовать исцелению души.

Моя бабушка по отцовской линии – она меня вырастила – оказала огромное влияние на мой взгляд на мир и на мои представления о моем в нем месте. Она была воплощением человеческого достоинства. Говорила тихо, двигалась медленно, заложив руки за спину и переплетя пальцы. Я так успешно ей подражала, что соседи называли меня ее тенью.

– Гляжу, сестра Хендерсон, ваша тень нынче опять с вами.

Бабушка смотрела на меня и улыбалась.

– Ваша правда. Я остановилась – и она тоже. Я пошла – она за мной.

Когда мне исполнилось тринадцать лет, бабушка отвезла меня назад в Калифорнию, к маме, а сама сразу же вернулась в Арканзас. Наш дом в Калифорнии разительно отличался от домика в Арканзасе, в котором я выросла. Мама, с ее прямыми волосами, всегда носила строгий и стильный боб. Бабушка не понимала, зачем женщины выпрямляют волосы горячим утюжком, поэтому я все детство заплетала свои кудряшки в косы. Бабушка включала радио, чтобы послушать новости, христианскую музыку, «Гэнгбастер» или «Одинокого рейнджера». Мама в Калифорнии носила помаду и румяна и слушала пластинки с блюзами и джазом, вывернув громкость на максимум. Дом ее всегда был полон людей, которые много смеялись и шумно разговаривали. Я там выглядела откровенной чужачкой. Я перемещалась в этой светской атмосфере, заложив руки за спину, заплетя волосы в тугую косу и напевая церковную мелодию.

Мама наблюдала за мной недели две. А потом устроила то, что позднее стало называться «Присядем поговорим».

Она сказала:

– Майя, ты меня осуждаешь, потому что я не похожа на твою бабушку. И это правда. Не похожа. Но я твоя мать, и я пашу как лошадь, чтобы покупать тебе качественную одежду, кормить тебя вкусной едой и обеспечивать тебе вот эту крышу над головой. Когда ты пойдешь в школу, учительница тебе улыбнется, а ты улыбнешься в ответ. Другие ученики, с которыми ты пока еще даже не знакома, тоже улыбнутся, улыбнешься и ты. Я же, в отличие от них, твоя мама. И я имею право говорить, чего от тебя хочу. Если ты в состоянии выдавить улыбку ради незнакомого человека, не пожалей ее и для меня. Обещаю, я это оценю.

Она положила ладонь мне на щеку и улыбнулась.

– Давай, малыш, улыбнись своей мамочке. Давай.

Мама скорчила смешную рожу, и я против воли улыбнулась. Она поцеловала меня в губы и заплакала.

– Я впервые увидела твою улыбку. Она очень красивая. Мамочкина дочка-красавица умеет улыбаться.

Меня никогда еще не называли красавицей, а еще никто на моей памяти ни разу не называл меня дочкой.

В тот день я поняла, что могу одаривать других, просто послав им улыбку. Последующие годы научили меня тому, что доброе слово, своевременная поддержка – это благие дары. Можно подвинуться и освободить место для другого. Можно сделать музыку погромче, если она ему нравится, или потише, если раздражает.

Возможно, я никогда не заслужу звания филантропа, но я люблю человечество и щедро делюсь своими богатствами.

Я довольна, что могу считать себя благотворительницей.

3. Откровения

То были, по всей видимости, дни Откровений. Дни, когда святой Иоанн произносил свои пророчества. Земля содрогалась от грохота поездов, мечущихся в ее черном чреве. Автомобили, такси, автобусы, электрички, грузовики, фургоны, бетономешалки, тележки, велосипеды и коньки наполняли воздух гудками, звонками, ревом, стуком, воплями и свистками, пока воздух не сделался густым и комковатым, как плохо перемешанный соус.

Люди отовсюду, говорившие на всех мыслимых языках, явились в город, дабы посмотреть на гибель и рождение мира.

Мне не хотелось думать про значимость этого дня, поэтому я отправилась в дешевый магазинчик на Филлмор-стрит. Там, на площади в целый акр, на пластмассовых вешалках были развешаны мечты. Я раз тысячу прошлась по рядам. Мне ведома была соблазнительная магия этого места. От нейлоновых маечек на картонных бюстах до прилавка с косметикой, где помада и лак для ногтей казались розовыми, красными, зелеными и синими плодами, упавшими с дерева-радуги.

Таким был город, когда мне исполнилось шестнадцать, и я была новехонькой, точно рассвет.

День был настолько