Земля забытого бога - Максим Дуленцов

Толстяк разочарованно откинулся на спинку стула.

– Что это?

– Это перевод книги, которую прислали из Перми.

– Что за книга? Церковная? А где сама книга?

– Вот в том всё и дело, милейший. Книга у меня, само собой. Но книга не церковная. Прислали мне несколько, в основном, ординарные: Часослов, Евангелие конца семнадцатого века, а вот две других – это нечто! Одна четырнадцатого века ориентировочно, вторую не датировал. Нечто заключается в том, что к церкви они отношения не имеют. Это почти беллетристика того времени, но, как вы наверно знаете, беллетристику тогда писали не как сейчас, а по реальным событиям. Так вот тут перевод первой. Вторую переведу чуть позже.

– Ну и что там интересного? Как они оцениваются на аукционах, такие книги?

– Тут, милейший, дело не в цене. Дело в содержании.

– Расскажите, будьте так любезны.

– Я думаю, вам стоит почитать самому. Заодно оцените мой перевод c персидского.

– Она еще и персидская? Ну, это не мой профиль, я собираю русский антиквариат! Им иногда и торгую в свободное от работы время.

– Этой торговать не надо. Прочтите просто. Потом поговорим. Возможно, вас и вторая заинтересует, как литература, а не предмет купли-продажи. Прочтите, я советую вам.

Щеголь подвинул папку недоумевающему толстяку, предложил денег, но тот коротко помотал головой – мол, заплачу, все еще смотря на папку. Элегантный человек кивнул и легкой походкой вышел на майское солнце, направившись в сторону здания крупного музея.

Элегантного мужчину звали Станислав Николаевич Садомский. Происходил он из древнего, но обедневшего еще в Средние века дворянского шляхетского рода. После присоединения Варшавского княжества Александром Первым дворянство его было подтверждено грамотами, кои остались у предков и прорвались сквозь века в самом что ни на есть сохранном виде. В юности же, когда Станислав Николаевич блестяще учился в советской школе и ЛГУ, гордиться дворянским происхождением было не принято и даже опасно, а потом уже то, почти мифическое дворянство, душу не грело – хотелось известности и денег. Красный диплом исторического факультета ни того ни другого не дал, как и ветхая дворянская грамота, а острый ум и природное упорство плоды принесли, да только плоды, как казалось с высоты прожитых лет – а Садомскому было уже под пятьдесят – плоды были кислыми, маленькими и кое-где уже подгнивали. Начав с изнурительных археологических экспедиций в Среднюю Азию, которая была еще в составе СССР, Станислав Николаевич принес славу своим мощным научным руководителям, сам же получил только бесценный опыт работы лопатой. Но худа без добра, как известно, не бывает: за годы, проведенные под палящим солнцем Узбекистана за бесконечными чашками длинного ароматного чая с колоритными бронзовокожими узкоглазыми мужчинами в полосатых халатах, он выучил персидский, среднеперсидский и немного древнеперсидский, начал понимать еще с десяток наречий, на глаз определял подделки азиатских изделий, которые старательно втюхивали приезжим археологам те самые мужчины, стал хитро щуриться, от чего вокруг глаз у него набежали тонкие и очень сексуальные, по отзывам женщин, морщинки, а взгляд приобрел внимательно-недоверчивое выражение с долей ироничности. Написав пару никому не нужных научных статей, к концу периода «перестройки» Станислав Николаевич устал, вымотался, не достиг каких-либо высот в археологической науке, потерял вкус к такой жизни и совсем уж захотел жениться, что до этого за ним не наблюдалось, да тут неожиданно произошли большие изменения, как в стране, так и в его научной жизни. Во-первых, вместо коммунистической партии руководить страной стали деньги и имеющие их олигархи; те, что вовремя подсуетились, подмазали стареющих коммунистов-функционеров и поделили с ними ничейное теперь, а до этого государственное имущество. Деньги страной стали править жестко, но законы их движения были более понятны Садомскому – деньги надо было ковать, не отходя от кассы, как говорили в классике советского кино, а в болоте, где у каждой бабушки дома стояла банка с купюрами, ковать их было легко, следовало лишь немного подумать. Во-вторых, король умер – да здравствует король! Старый знакомый еще по азиатским экспедициям, человек со связями и давно обласканный чиновниками, но не имевший руля, перехватил власть, что была еще у его родственника. События маленького дворцового переворота, а именно так про себя с усмешкой называл назначение знакомого на пост руководителя крупного музея Станислав Николаевич, ему были до конца неизвестны, но последствия вполне устраивали – знакомый позвал его к себе. А что такое крупный музей? В первую очередь, это крупные деньги. Служить народу, с головой окунувшемуся в океан дикого капитализма, Садомский, конечно, не намеревался, но новая работа давала ему возможность вплотную приблизиться к людям, которые владели большими деньгами, такими большими, что находили для себя возможным тратить их на то, на что и надо тратить. История в виде артефактов – самое надежное вложение капитала испокон веков. А поскольку эти богатые люди имели только деньги, но не имели знаний, то им всегда требовался консультант. И консультант всегда имел долю от огромных сумм, которые крутились, крутятся и будут крутиться в очень закрытом мире настоящего антиквариата. Так кандидат исторических наук Станислав Николаевич Садомский на четвертом десятке лет осуществил свою юношескую мечту – он стал богат. Конечно, богатство – это относительная категория, но для него имеющегося достатка было с лихвой. Причем поскольку его клиентами были люди, уж совсем не считающие денег, то он не переступал через свои моральные принципы, как некоторые его коллеги – всегда есть соблазн выдать подделку за оригинал, тем более что клиенты ничего не смыслят в приобретаемых ими предметах и не пытаются даже узнать хоть толику. Правда, это больше относилось к клиентам из России и дружественных стран СНГ, иностранцы знали толк в том, что покупали. Еще того хуже – украсть. Станислав Николаевич прямыми кражами не занимался и их осуждал, в вверенном ему отделе музея недостач не было, а если и были, всё вскрывалось, и виновные карались его властной жесткой рукой, не вынося сор из избы.

А вот на закон о черных копателях смотрел сквозь пальцы – еще не найденное украсть невозможно, считал он, осуждая про себя и власть, которая не выделяла денег на новые археологические экспедиции. «Раз деньги дают другие, стало быть, и находки их», – думал он, отгоняя от себя иногда возникающую мысль о морально-этической стороне этого промысла. Но промысел потихоньку угасал, артефакты, имеющие значительную стоимость, оседали в коллекциях олигархов, власть имущих, неизвестных в широких кругах иностранных подданных, поток иссякал, редкие перепродажи из одного закрытого дома в другой уже не грели душу, что-то новое не появлялось на широком горизонте знаний Станислава Николаевича. И наступил у него кризис жанра. Хотелось чего-то, а чего – Станислав Николаевич не мог сформулировать, занятый рутиной музейной работы и оценочной деятельности. Но постепенно осознание стало приходить, оформляться из неверных образов в конкретные мысли, что вполне нормально для человека думающего и образованного. Садомский хотел славы. Конечно, его слегка коробило от того, что он, как все, живет по законам общества, описанным ещё Карнеги, но желание известности, признания было так сильно, что он поступался своими принципами идеального, неподвластного законам толпы существования. Осознание пришло, но методы достижения цели оставались недосягаемыми.