Лабутены для Золушки - Данил Корецкий

– Значит, все идут по графику! – удовлетворенно подвела итог Нинванна. И бросила взгляд на пожелтевшую, в потеках краски и трещинах входную дверь. И другие женщины смотрели туда же. Планы Киры никого не интересовали: коллеги знали, что у нее тоже будет не отпуск, а привычная серость бытия. Все с надеждой ждали Наташку, которая должна разбавить низкобюджетное отпускное уныние.

«Вот ведь странно, – удивлялась Кира. Ей было двадцать пять, и она представляла новое поколение, но под влиянием окружения ничем не выделялась на неухоженной бухгалтерской клумбе. – За глаза костерят на чем свет, называют Арендой, а понимают же: скука смертная без нее. Ждут, как дети сказку…»

Наташкины сказки, правда, были не для детей: из серии «про любоффь», причем сплошь со знаком «18++». Но для конторских теток, бесповоротно запущенных, и по мужской части обделенных даже при наличии супругов, эта щекочущая откровенность играла роль витаминов для матросов средневековых галеонов и каравелл, которым угрожала цинга в многомесячном плавании. Надо признаться, что и Кира с интересом слушала Наташку, которая хотя и была младше ее на три года, но выделялась среди остальных, как яркая алая роза на пожухлой клумбе.

– Слышь, Кирка, ну что, за тобой еще мужики следят? – вдруг спросила Алена.

Кира не отвечала.

– Может, они все в тебя влюбились? Вот и ходят табунами следом. Сейчас начнут цветами забрасывать, подарки дарить…

– Отстань, – огрызнулась Кира.

В бухгалтерии воцарилась тишина, но все думали об одном, и предмет этих раздумий вдруг выдала Нинванна.

– Да, девчонки! – Она оторвалась от графика отпусков и хлопнула себя по лбу. – Совсем забыла! Я же в субботу Аренду встретила в аптеке!

– Небось, презервативы покупала? – с издевкой спросила Алена.

– Нет, как приличная, мазь какую-то. Анальная смазка называется. Видно приболела…

Алена взвизгнула и дико расхохоталась, сложившись, как перочинный ножик, и упав лицом на стол. Кира глянула удивленно, Нинванна и Тамара Витальевна недоуменно переглянулись.

– Что ты хохочешь? – подняла брови главбух. – Что смешного? Лекарство покупала, ну и что? Анальная – это какая?

Алена билась в истерике, одной рукой держась за живот, а второй колотя по столу.

– А-а-а-на… Ана-а-а-льная – эт-т-т-о для зад-ни-цы, – с трудом выговорила она и выскочила из комнаты. Теперь ее хохот раздавался в коридоре.

Старейшины бухгалтерии снова переглянулись.

– Может, у нее геморрой? – спросила Нинванна. – У меня тоже после родов…

«А вы ей туда загляните», – чуть не сказала Кира, но удержала мысль, не дав ей превратиться в слова. Все-таки, это было удивительно. Четыре разновозрастные работницы бухгалтерии обнищавшей картонажной фабрики вот уже четвертый год подряд, с момента появления Наташки, начинали день с того, что выслушивали очередной рассказ о ее похождениях – сосредоточенно и увлеченно. Симптомы напоминали маниакальную привязанность к любимому сериалу. Как-то раз во время ее рассказа включилась пожарная сирена – слушательницы не пошевелились. Татьяна Витальевна лишь пожала пышными плечами: «Учебная…»

Тревога действительно оказалась учебной, но после того случая Кира окончательно перестала удивляться обостренному интересу коллег к Наташкиным откровениям: они помогали заполнить пустоту собственных среднестатистических жизней, протекавших в стандартных квартирках, в решении стандартных проблем, со стандартными, как ни крути, перспективами. Предугадать, с какой историей заявится поутру Наташка, было невозможно. Однажды, вытянув руку с ухоженными ногтями, продемонстрировала сослуживицам оттопыренный мизинец с бриллиантовым кольцом:

– Козлик подарил. Сказал, что я – Мадонна… С размером вот не угадал. Только на мизинец и налезло. И не расширить, камень может выпасть…

Козликом прозывался низкорослый толстячок с выпученными глазами, который таскался за Наташкой на почтительном расстоянии добрую неделю, прежде чем решился подойти познакомиться. А познакомившись, дней десять фанатично обожествлял избранницу, подрывая семейный (да, да, Козлик оказался женатым) бюджет, – после чего, уличенный женой в адюльтере, печально канул в Лету, оставив прощальную записку в стихах, которые Наташка и зачитала в конторе, прыская со смеху и жеманно закатывая глаза: «Я буду вечно вспоминать жару полуночных объятий».

– Ну, это он того… поэтически приврал, – уверенно комментировала Наташка. – Обошлось без допуска к телу. Обняла его разочек на прощание, после кабака. Вот и вся жара!

– Ясное дело! – саркастически подыграла Алена. – Не на ту напал, охламон!

– Поэтическая натура! – понимающе кивала святая простота Татьяна Витальевна. – Мне на первом курсе, помню, тоже писал один. Соловьем заливался…

В другой раз зареванная, с дрожащим подбородком, Наташка выставила на обозрение охающим товаркам лиловый фингал, на время затмивший сияние левого глаза:

– Это Сеня. Сказал, что я шлюха! Не так на его друзей смотрела…

Тогдашний ее Сеня был обладателем налитых боксерской силой железных кулаков и настолько взрывного нрава, что Наташка вздохнула с большим облегчением, когда его посадили за пьяную драку с разгромом придорожного кафе. А когда объявили приговор, и оказалось, что Сеня ближайшие три года проведет за решеткой, Наташка угостила бухгалтерию шампанским с шоколадными конфетами.

– Эх, жаль, на лабутены не успела раскрутить, – без особой горечи посетовала она. – Зажал, бычара!

– Что за лабутены? – спросила Нинванна.

– Самые модные туфли. С красной подошвой. Крутые – от тысячи долларов… Сенька пропивал больше. Козлик, конечно, мог купить, но он быстро сдулся…

– Они у тебя все «сдуваются», – ядовито усмехнулась Алена.

– Ничего, мужики уходят, а сапожки остаются! Просто с Сенькой я не доработала…

– Да зачем они тебе так нужны, эти лабутены? – удивилась Нинванна. – У тебя же и туфли хорошие есть, и платья… Да и наверстаешь, какие твои годы!

– Вот именно, – поддакнула Татьяна Витальевна. – Еще успеешь – купишь… Ну, или подарят…

В ответном взгляде Наташки мелькнуло нечто такое, что смешалась и Нинванна, и остальные дамы почувствовали себя полными дурами.

– Да затем, что все в жизни снашивается, – снисходительно объяснила Наташка. – И туфли, и платья, и моя… краса неземная! Так что надо сейчас впрок запасаться, потом уже не получится!

Шампанское выпили, конфеты съели, за Наташку порадовались, стали расходиться. Размалинившись от выпивки, Наташка подсела к Кире и сообщила ей голосом проникновенным и бархатистым, каким давние подруги говорят о сокровенном:

– Дура ты набитая, девушка!

От этого зачина – от удивления, что Наташка, которая говорит «ложить» и «хорошее кофе» – может называть ее дурой, Кира огорошено притихла, и последующие поучения слушала молча, не шелохнувшись. И слушая, все примеряла на себя сказанное: «Дура… дура».