Прорыв - Юрий Сергеевич Аракчеев

шесть, снаружи увитую виноградом), и, наконец, еще с двумя, самыми очаровательными, на вечерней, то есть даже ночной темной улице, когда вышли просто так погулять. Да, мы оба с ним словно перенеслись по времени лет на двадцать назад, ощутив, что жизнь щедро предоставляет нам шансы…

Море, природа – это, конечно, восхитительно. Но без женщин какая радость? О, Господи, помоги нам!…

Последнее знакомство было, кажется, самым интересным – две студентки из Москвы, Юля и Галя, обе красивые, живые, каждая в своем стиле, стройные, мы пригласили их в кино в Доме творчества на завтра, они согласились! И ложились спать мы с Робертом хотя и в одиночестве – каждый в своих апартаментах, – но в ощущении ошеломляющих, радостных перспектив.

Довольно давно в нашем кинопрокате был выпущен фильм с совершенно несвойственным нашей строгой «советской» жизни легкомыслием. И автором сценария был вполне серьезный товарищ, который не отличался ни легкомыслием, ни вольномыслием – он писал басни, был автором текста нашего государственного гимна, а в последующие годы стал главным редактором фильмов тоже серьезных – сатирических, причем, разумеется, «социальных». Но этот «легкомысленный» фильм пользовался огромным успехом, я, например, смотрел его раза три и не потому, что был он очень уж безупречно сделан. А просто сверкнул как случайная улыбка в суровых и нудных буднях, словно шаловливый солнечный зайчик или намек на то, какой могла бы стать наша жизнь, если бы… Три молодых человека и две красивые девушки познакомились случайно на юге (тоже, между прочим, в Крыму), и… Он так и назывался «Три плюс два». Это был период «хрущевской весны», и многие – в том числе я – приняли эту очаровательную ленту за первую ласточку весны истинной. Разумеется, тотчас после ее прилета соответствующие инстанции спохватились, подобных «ласточек» больше не появлялось, да и весна так и не наступила. Но память об ожидании осталась.

И вот теперь наконец – через столько лет! – неужели нечто подобное может состояться не на киноэкране, а в самой что ни на есть реальности, в жизни моей?! Пусть это будет «пир во время чумы», пусть никуда не уйду я от реальности сущей, но хоть на время-то, хоть как случайный прорыв, как подарок, как солнечный зайчик…

Я ворочался среди свежих простыней, и от радости на глаза у меня чуть ли не наворачивались детские слезы. Я даже приподнимался на своей постели во мраке крымской ночи, словно пытаясь удостовериться, правда ли это все, не пригрезилось ли – и трогал добротную деревянную кровать и шелковые занавеси на окнах, с трудом различал в темноте стол и другую, пустую, кровать, и лоджию с креслами и столиком за занавесями, и тяжелые, яркие южные звезды, которые заглядывали в просвет. Сколько же других, совсем иных бессонных ночей предшествовало этой, сколько мучительных размышлений о бессилии, безнадежности попыток пробить железобетонную стену рутины, всеохватывающей, всепроникающей лжи, заполнившей нашу жизнь! Мои сочинения, вошедшие в единственную пока книгу – тоненький сборник повестей и рассказов, который, собственно, и стал причиной моего теперешнего счастливого пребывания здесь, – все эти вещи были написаны несколько лет назад и бесполезно странствовали по редакциям разных журналов до тех пор, пока жизнь случайно не свела меня с человеком, известным писателем, который рекомендовал сборник издательству. Даже личная, чисто женская симпатия ко мне со стороны редакторши помогла, без нее навряд ли появилась бы книжка. И по этой единственной книжечке приняли меня в Союз Писателей, причем вне очереди, и было много хороших рецензий в прессе. Хотя теперь по-прежнему странствуют бесполезно по редакциям другие давно написанные сочинения, и рецензенты пишут о них ту же чепуху, какую писали о тех, которые теперь хвалят… Те, кто препятствует появлению фильмов и книг, проповедующих не только мучительный труд неизвестно ради чего, но – радость жизни, – делают это, я думаю, вполне сознательно, и хотя сами мечтают именно о таком и стараются в меру своего понимания проводить время именно так и как можно чаще, строго следят за тем, чтобы «простые труженики» и не помышляли об этом, ибо если люди познают радость жизни и будут стремиться к ней, то как же заставить их работать за гроши, как же тогда запудривать им мозги «серьезностью международного положения» и необходимостью «беззаветного труда во имя будущих поколений»?

Но сейчас, пусть на короткое время, я завоевал себе право человеческой жизни – «пир во время чумы!» – и то, что я был единственным хозяином этой комнаты с двумя чистыми заправленными кроватями, прекрасной лоджией со столиком и плетеными креслами, с мерцающими в просвет между занавесями крымскими звездами, казалось волшебным сном. И вдвойне волшебным делало его воспоминание о недавних знакомствах, о «легкомысленных» перспективах…

3

Прекрасным, погожим, солнечным было первое крымское утро… Однако уже в первые часы начавшегося, казалось бы, пира жизни реальность напомнила о себе – из Москвы я привез простуду, которая за ночь не только не прошла, а усилилась, к тому же сильно заболел зуб, который перед отъездом врач посоветовала мне вырвать, а я не вырвал. Вот козни судьбы – они подстерегают нас на каждом шагу, как будто не только земные «боги» в человеческом образе, но еще и что-то (или кто-то?) заинтересовано в тусклости жизни нашей, где за все приходится щедро, порой даже слишком щедро платить.

Хотя мы и отправились на пляж с Василием, однако загорающие на гальке тела и синее море казались мне декорацией, а главные события развивались внутри моего организма: пекло в горле, свербило в носу, гонгом отдавались в распухающей голове тяжелые удары сердца, и надо всем этим царствовала мучительно-звонкая сурдинка не утихающей ни на минуту зубной острой боли. Зуб этот был когда-то запломбирован, но, как показал рентгеновский снимок, не до конца, отчего на одном из корней выросла киста, и скапливающиеся в незапломбированной полости газы, не находя выхода, давили на все вокруг, отчего боль росла и положение казалось безвыходным… Дракон имеет обыкновение подстерегать нас у самых врат Рая.

Только к вечеру боль немного утихла, наши вчерашние знакомые студентки пришли вовремя, не опоздали, они готовились к встрече – нарядно оделись, подкрасились, надушились, – это вселяло радужные надежды. И мы шли с ними под звездами сквозь кущи парка, но не было у меня сознания счастья. Фильм оказался на редкость бездарным, а после фильма девочки хотя и зашли в мои апартаменты, но не надолго, и разговор у нас как-то не очень вязался. И когда мы с Робертом, наконец, проводили их, то настроение было значительно менее