Яд бессмертия - Нора Робертс

— Ева! — Рорк поймал ее за руку. — Ты не наделаешь глупостей?

Она вырвалась.

— Я выхожу замуж. Что может быть глупее?

Ева намеренно поддела его на прощание: так ему и надо! С мыслью о замужестве она уже почти смирилась, но свадьба… Наряды, букеты, музыка, гости! Как она все это переживет?

Ева свернула на Лексингтон-авеню и хотела разогнаться, но вместо этого резко затормозила, обложив последними словами уличного торговца, выкатившего на мостовую свою окутанную дымом тележку. Запах пережаренных сосисок вызвал тошноту, а у нее и так уже голова кружилась от волнения.

Таксист, едва не врезавшийся в нее сзади, разразился гудками и руганью. Стайка туристов с видеокамерами и фотоаппаратами на шеях тупо таращилась на транспортное столпотворение. Среди них деловито шмыгал карманник.

Ева удрученно покачала головой. Вернувшись в отель, туристы обнаружат, что их благосостоянию нанесен некоторый урон. Будь у нее время и, главное, местечко, чтобы припарковаться, она бы с удовольствием сцапала воришку. Но он, словно почуяв опасность, мигом затерялся в толпе и уже через пару секунд мелькнул вдалеке.

"Привыкайте: это Нью-Йорк, — усмехнулась про себя Ева. — Вы сунулись сюда на свой страх и риск».

Она обожала толпы, шум, вечную спешку. Здесь редко удавалось остаться одной, но зато создавалась видимость преодоления одиночества. Именно поэтому она когда-то сюда приехала. Сколько воды утекло с тех пор?

Не то чтобы она не могла жить без толчеи, просто необъятный простор и безлюдье действовали ей на нервы.

В свое время Ева подалась в Нью-Йорк с целью поступить в полицию, потому что верила в порядок, нуждалась в нем, чтобы выжить. Несчастное детство, полное издевательств и обид, темных зловещих углов, было невозможно изменить. Зато изменилась она сама: возобладала над своей судьбой и вылепила личность из пустого места, которое некий анонимный социальный работник небрежно назвал когда-то Евой Даллас.

Теперь ей снова приходилось меняться… Пройдет несколько недель — и она перестанет быть просто Евой Даллас, лейтенантом из отдела по расследованию убийств. Она станет женой Рорка. Как совместить то и другое? Это оставалось для нее еще более неразрешимой загадкой, чем любое только что порученное уголовное дело.

Оба они не представляли себе, что значит иметь семью. Оба в детстве познали иное: безразличие, жестокость, надругательства. Ева подозревала, что они сошлись именно из-за схожести жизненного опыта. Оба понимали, что такое страх, голод, отчаяние, что такое ничего не иметь, быть ничем. Оба выстроили себя заново, начав с нуля.

Что влекло их друг к другу? Желание близости, любви, слияния с другим человеком? До встречи с Рорком Ева и не помышляла о таком желании…

"Вопрос для доктора Миры», — подумала она, вспомнив полицейского психиатра, к которой часто обращалась.

Впрочем, сейчас Ева не собиралась вспоминать прошлое и строить планы на будущее. Настоящее было настолько запутанным, что требовало полного сосредоточения.

В трех кварталах от Грин-стрит она воспользовалась подвернувшейся возможностью и втиснула машину на крохотный освободившийся пятачок. Порывшись в карманах, она нашла жетон и угомонила на ближайшие два часа древний стояночный счетчик, который пищал как слабоумный идиот. Ева не исключала, что задержится дольше, но на штрафы ей было искренне наплевать.

Сделав глубокий вдох, она оглядела квартал, в который не часто наведывалась по службе. Убийства совершались повсеместно, однако Сохо оставался пока что богемным бастионом спокойствия: здешние молодые обитатели предпочитали разрешать конфликтные ситуации за бокалом вина или чашечкой черного кофе.

Сейчас в Сохо буйствовало лето. Цветочные киоски утопали в розах — начиная с классических, красных и розовых, и кончая нелепыми гибридами, с полосами на лепестках. Машины неспешно проезжали по улицам, эстакадам, тормозили на развязках. На живописных тротуарах толпились пешеходы. Многие женщины уже надели струящиеся платья — последний писк европейской моды; в глаза бросались босоножки и головные уборы вызывающих фасонов, а также поблескивающие клипсы.

На углах и перед магазинными витринами выставили свои произведения — масло, акварели, компьютерную графику — художники; с ними конкурировали продавцы съестного, предлагавшие экзотические фрукты, разнообразные йогурты и овощные пюре без вредных химических примесей.

Бритоголовые приверженцы какой-то буддийской секты — на сегодняшний день главная изюминка Сохо — проплывали мимо в белоснежных одеяниях, достающих до земли. Один из этих отрешенных попрошаек, показавшийся Еве особенно убедительным, получил от нее несколько монет и преподнес в благодарность очаровательную улыбку и никчемный гладкий камешек.

— Чистая любовь! — пропел он. — Чистая радость…

— Она самая, — пробормотала Ева и проследовала дальше.

Она не сразу нашла студию Леонардо. Энергичный модельер расположился на третьем этаже. Витрина, выходившая на улицу, сразу давала понять, что мастер привержен нестандартным направлениям в моде. Ева поморщилась. Ей была больше по вкусу классическая простота — то, что Мевис называла «серым однообразием».

Подойдя ближе, Ева поняла, что настоящие сюрпризы впереди. Витрина пестрела перьями, бусами, выкрашенными в безумные цвета резиновыми комбинезонами. Конечно, она многое отдала бы, чтобы вызвать у Рорка икоту, но даже ради такого удовольствия не согласилась бы предстать перед ним в резиновом пузыре с неоновой подсветкой.

Но это еще что! Леонардо явно стремился шокировать публику. Центральный манекен в витрине, похожий на труп со съеденным червями лицом, был обмотан прозрачными шалями, которые шевелились, словно живые. Ева представила, как что-то в этом роде ползет по ее телу…

"Нет уж, извините, — подумала она. — Ни за что на свете!» Она уже собралась броситься наутек, но тут как раз подоспела Мевис.

— Какое у него все холодное, прямо мороз по коже! Это сейчас очень модно. — Мевис обняла Еву за талию и восторженно уставилась на витрину.

— Знаешь, Мевис…

— Безграничное воображение! Я видела, как он демонстрирует свои разработки. Безумно любопытно!

— Безумно — это точно. Я тут подумала…

— Никто не понимает изнанку человеческой души так, как Леонардо! — перебила ее Мевис Фристоун.

Она видела Еву насквозь и догадывалась, что та готова к бегству. Тоненькая, как тростинка, в белом с золотом комбинезоне, Мевис, покачиваясь на трехдюймовых платформах, тряхнула своей черной гривой с белыми вкраплениями, окинула подругу придирчивым взглядом и усмехнулась.

— Он сделает из тебя самую сногсшибательную невесту во всем Нью-Йорке.

— Мевис! — Ева нахмурилась, боясь, что ее снова перебьют. — Мне нужно совсем другое: не чувствовать себя полной дурой.

Мевис широко улыбнулась и прижала руку к сердцу, продемонстрировав новое украшение — вытатуированное на плече сердечко с крылышками.