Считалочка для бомбы - Владислав Выставной

Правда, информация эта напоминала больше бред переусердствовавшего любителя кокаиновых дорожек, чем достоверные сведения. Потому Костя не очень-то полагался на эти россказни. Он полагался на собственный опыт, интуицию и везение, которые до сих пор его не поводили.

Итак, он шел в мистическую зону, официально именуемую Локализацией.

Стоп.

В другое время он просто посмеялся бы над собственными словами! Ведь это было действительно смешно! Ведь он собирался посетить не зловещую Чернобыльскую станцию, ни жадное отравленное болото, ни полные болезнями джунгли.

Он просто отправлялся в Москву.

Яркое солнце отчаянно щипало глаза – не помогало даже темное, почти черное стеклышко от старой сварочной маски. Но уж очень хотелось посмотреть на самое настоящее солнечное затмение.

И хотелось этого не одному только Теме.

– Все, отдай! – нетерпеливо потребовал толстый Боря, годом постарше Темы.

Он жил с родителями-неандертальцами в страшноватой на вид пятиэтажной пещере, которую все почему-то называли «хрущевкой». Наверное, из-за того, что вокруг нее везде валялись обглоданные хрущи… Или хрящи? Вообще-то, он был не злой, но в компании с Кирей…

– Нет, мне! – заявил Киря, драчливый и наглый мальчишка из соседнего двора, того самого, где девятиэтажка покрылась лианами и большими зелеными листьями, а на крыше жили орлы, и лежали вечные снега.

Теме ничего не оставалось делать, как отдать с таким трудом добытое стеклышко сильнейшим. А ведь дядя Архи учил его: нельзя показывать другим свою слабость. Надо отстаивать свою правоту до конца, даже если это будет стоить лишнего синяка.

Но эти двое были старше, сильнее, и где-то внутри появлялось неприятное чувство – будто все тело становится ватным, перестает починяться тебе, и руки сами отдают то, что требуют более от тебя сильные. Дядя Архи говорил, что это самое постыдное в мире чувство. И оно называется страх.

Тема и сам чувствовал стыд вперемешку с мелким, отвратительным страхом, страхом того, что стеклышко могут забрать силой, да еще дать тумаков в придачу; да еще того, что при этом надо будет обязательно дать сдачи – а на это тоже не хватит смелости; страхом того, что в конце всего этого с новой силой придет стыд собственного страха.

И теперь эти двое, по очереди выхватывая друг у друга из рук темное стекло, прищурившись, пялились на небо.

– Ну, и где? Где оно? – недовольно говорил Боря. – Наврал, небось, все…

– Ничего я не наврал, – обиженно возражал Тема. – Мне дядя сказал. А он никогда не ошибается.

Боря и Киря расхохотались.

– А кто он у тебя, что такой умный? – грубо спросил Киря.

– Архивариус, – гордо ответил Тема.

– Чего? – шмыгнув носом, переспросил Киря. – Дурацкое имя какое-то.

– Точно, дурацкое, – подтвердил Боря.

– Сами вы!.. – сжав маленькие кулаки крикнул Тема и обмер от собственных слов.

Старшие мальчишки некоторое время выжидательно смотрели на него, словно надеясь на то, что этот сопляк полезет в драку. Но на большее, чем этот внезапный выкрик, Тема не решился. Наверное, Киря, все-таки, врезал бы ему – просто так, для острастки. Но тут Боря, глядя на солнце в стеклышко, воскликнул:

– Ух, ты… Ползет!

– Кто ползет? – встрепенулся Киря.

– Тень ползет, – зачарованно глядя вверх, сказал Боря.

– А, ну, дай! – потребовал Киря, и отобрал стеклышко у толстяка.

– А мне посмотреть? – робко попросил Тема.

Но его даже не удостоили ответом.

– А давайте посчитаемся! – осенило вдруг Тему. – Кому выпадет – тому и смотреть первому, а? Это будет по-честному! Давайте – я много считалочек знаю!

Ребята лишь презрительно фыркнули в ответ. Так они поочередно смотрели и смотрели на небо, а у Темы от обиды наворачивались на глаза слезы.

Быстро потемнело, завыли вдруг собаки и прочие твари, даже думать о которых было страшно, и наступила странный-престранный полуночь-полудень. Еще минута – и лунная тень начнет сползать с солнца, и все вернется на круги своя.

А Теме так и не доведется понаблюдать в стеклышко за этим редким зрелищем, которое столь красочно ему описывал дядя Архи. И потому Тема стал мрачен и зол.

– Ну? – произнес, наконец, Боря, которому надоело пялиться в стеклышко. – И когда же оно назад начнет вылазить?

– Да сейчас, вроде, и начнет, – неуверенно сказал Киря и снова мельком взглянул на спрятавшееся солнце.

Прошло несколько минут. На небесах ничего не изменилось.

Боря зевнул. Киря рассеянно – небрежно кинул стеклышко на асфальт.

– Надоело что-то, – сказал он. – Ерунда какая-то. Сколько можно зырить на это дурацкое пятно? Пойдем, погуляем, Борь…

– Пойдем, – снова зевнув, сказал толстяк. – Малой, ты с нами?

Тема ничего не ответил. Только отрицательно покачал головой и поднял с асфальта свое стеклышко.

– Как хочешь, – равнодушно бросил Киря, и приятели удалились куда-то в сторону старой заброшенной стройки.

Тема поднял стеклышко и принялся смотреть через него на удивительное темное пятно, окаймленное по краям яркой солнечной короной. Теперь он мог любоваться этим, сколько угодно.

Но на душе от того уже не становилось веселее.

– Зачем ты это сделал? – строго спросил Архивариус и тут же вздохнул.

Действительно, такой тон в данной ситуации неуместен. Ведь мальчик и вправду не ведал, что творит…

Сам Тема стоял напротив, понурив голову с самым виноватым видом. Архивариус усмехнулся: он не питал иллюзий по поводу раскаяния этого шельмеца. Он-то прекрасно знал, что ни в чем тот не раскаивается, и совершенно уверен в собственной правоте. Да и как можно его упрекать в этом? Каждый из нас был когда-то беззащитным, но своенравным шестилетним мальцом.

Конечно, он не может дать сдачи старшим мальчишкам. Зато может многое другое. К счастью, совершенно от него не зависящее. Пока.

– Я не нарочно, – пробубнил Тема. – Так само получилось. Просто я не успел посмотреть и захотел, чтобы оно было подольше…

«Подольше!». Просто замечательно! Малышу захотелось просто растянуть удовольствие в рассматривании замечательного астрономического явления. И на свою беду он, Архивариус, сам этому содействовал! И вот они – плоды просвещения: совершенно непонятным, противоестественным образом солнечное затмение растянулось на самый неопределенный срок. И ладно, если бы это шло только на радость Теме, да кучке астрономов, что пялятся сейчас в небо полнейшем недоумении и трансе.