Ледяной урожай - Скотт Филлипс

– Гололед на дороге, сэр! – закричал полицейский против ветра. Лицо его от напряжения стало красным.

– Я уже понял. – Он все пытался вспомнить, как зовут этого копа, но напрасно.

– Вы едете сорок миль в школьной зоне!

– Черт подери. Простите! – Чарли сбросил скорость, и копы тоже притормозили.

– Повезло вам, что это мы вас тут засекли, мистер Арглист.

– Спасибо. С меня причитается.

– С Рождеством.

– С Рождеством, ребята.

Он поднял за них свою флягу, отхлебнул, и они уехали, смеясь и махая ему на прощание. «Пронесло», – подумал Чарли.

Включив радио, он покрутил ручку настройки и нашел полицейский канал. Гнусавый голос зачитывал подробную сводку происшествий: драка в кабаке, предотвращенная днем кража со взломом, несколько автомобильных краж на стоянке у молла. В конце передали обращение начальника полиции, напоминавшего покупателям о необходимости запирать машину и забирать ключи, когда паркуешься у магазина. Затем кантри-певец с не менее гнусавым голосом исполнил песню «Первое Рождество». Чарли снова отхлебнул из фляги. Какой дурак грабит дома средь бела дня, да еще под Рождество?

В «Сладкой клетке» было немноголюдно: офисные клерки, которые обычно собирались здесь после пяти, сегодня сидели по домам с семьями или пили в обществе коллег. Компанию Чарли составляли несколько угрюмых студентов и отставной почтальон по фамилии Каллиган. Все они явились, дабы оценить артистизм пышнотелой Расти, рыжеволосой девушки двадцати одного года с подбитым глазом. На левой груди танцовщицы синела грубая татуировка в виде птицы, а правый сосок окружала надпись под стать: «Свободна как птица».

Она двигалась, по своему обыкновению, вяло и медленно, будто не слыша быстрой, энергичной музыки, звучавшей из музыкального автомата. Ее согнутые по бокам локти ползали вперед-назад, бедра вращались в противоположные стороны, голова судорожно вздрагивала, взгляд был безучастным.

Однажды Чарли спросил ее, отчего у нее во время выступления такой странный взгляд, и она объяснила, что, как только трусики и бюстгальтер падают с нее на сцену, то есть в момент наивысшего напряжения, она погружается в транс, обретая способность общаться с мертвыми и утрачивая способность слышать музыку, – вот и танцует невпопад. Чарли тогда мрачно кивнул, вежливо отклонив ее предложение вступить в контакт со своими умершими близкими.

Один из студентов, парень в дубленке и горных ботинках, наблюдал за ее выкрутасами на крохотной круглой сцене с выражением такой неизбывной печали, что казалось, вот-вот расплачется.

Чарли, сидевший у стойки, принял его за отвергнутого поклонника. Бармен, большой лохматый брюнет, тоже не сводил с парня карих навыкате глаз.

– Кто ей фингал поставил, Сидни? – спросил его Чарли.

– Ее бойфренд, редкий мерзавец. Это случилось пару дней назад. Если б не она, я бы ему все руки переломал. Но она стала клясться, что у них любовь и что он, мол, больше не будет.

– Ну и дела!

– Клянусь, Чарли, я все-таки переломаю ему руки.

– Это не тот тип, что таращится на нее?

– Нет, это какой-то студентишка, бывший одноклассник. А ее бойфренд – этакий мелкий прыщ, восходящая рок-звезда – по его собственному мнению, конечно. – Сидни забренчал на воображаемой гитаре.

– Ах, вот почему ты решил искалечить ему руки, а не ноги, например.

– Верно. Знаешь, сколько костей в человеческой руке?

– Понятия не имею.

– Я тоже, но переломаю ему все до единой.

Дверь позади бара открылась, и вошла женщина в темно-сером костюме и черных туфлях на шпильках. У нее были черные волосы с проседью, собранные в тугой пучок, а на лице – ни единой морщинки. О том, сколько ей лет и откуда она родом, можно было только догадываться. Ей могло быть и тридцать пять и пятьдесят пять, а легкий, почти неразличимый акцент едва ли выдавал ее национальность. Чарли доводилось слышать, что она, мол, из Французской Канады, из Греции, Чехословакии, Бразилии, России и Португалии, и все это были лишь случайные догадки.

Увидев, что народу в зале негусто, она покачала головой.

– Отчего-то считается, что раз Рождество, то нельзя смотреть стриптиз.

– Глупости это, ведь даже Бог с Сантой смотрят, – кивнул Сидни.

Женщина вышла из-за стойки и, сев на стул рядом с Чарли, разложила перед собой какие-то деловые бумаги. Сидни открыл для нее бутылку пива.

– Привет, Чарли.

– Привет, Рената, как дела?

– Паршивые у нас дела, – ответила Рената, не отрывая взгляда от бумаг. – Придется, наверное, переезжать за город. – Она сжала губы и прищурилась.

– Да ну?

– Уезжать, либо надеть на девочек трусы, либо не продавать спиртное. Других вариантов я пока не вижу, поскольку власти хотят запретить стрип-бары в черте города.

– Вот суки! – Сидни грохнул кулаком о стойку, и все в зале подскочили, только невозмутимая Расти не прервала своего адажио, исполняемого под песню Beyond.

Рената сочувственно потрепала бармена по плечу, однако во взгляде ее не было ни тени сочувствия.

– Это просто задница какая-то, а не город. Нет, я здесь не останусь. Пора отсюда сматываться! – со злостью и обидой воскликнул Сидни, скрещивая мясистые руки на груди.

– За городом тоже неплохо, – заметил Чарли, чтобы его подбодрить.

– Да, но люди не поедут туда после работы, верно? – сказала Рената. – А это мой хлеб. О каких чаевых там можно мечтать? Девочкам хватит разве что оплатить аренду сцены. Черт, хоть и правда трусы на них надевай.

– Дерьмо! – кипятился Сидни. – Людям нужны голые девки и пиво, вот что им нужно! А мы им трусы и газировку, чтоб я сдох!

– Верно, – передернула плечами Рената и вздохнула, глядя в бумаги, – голые девки.

– Не уверен, но мне кажется, за вас два решающих голоса в городском совете, – сказал Чарли. – Дело пока не проиграно.

– Нет, проиграно. Уж поверь, эти голоса не на нашей стороне. Я выясняла.

– Что ж, может, и так. – Его все это ничуть не волновало, просто жаль было видеть Ренату загнанной в угол.

– Чарли, а не уступил бы ты мне тот снимок?

– Какой снимок?

– Ты прекрасно знаешь какой. Хочу проучить эту паршивую овцу Билла Джерарда.

– Я бы многое отдал, чтобы увидеть такую фотографию в утренних газетах, – фыркнул Сидни, – на первой полосе!

Чарли облокотился на стойку и задумался. Он уезжает, и плевать, что станет с пленкой. По сути, это еще один способ насолить Дикону, Биллу Джерарду и всей их шайке. Пусть они проснутся завтра утром и обнаружат, что пленка исчезла, а заодно Чарли, Вик и еще кое-что.