Ящик Пандоры  - Бернард Вербер

– Да, вижу.

Вот она.

– Не переставайте со мной говорить. Описывайте в точности, что видите, по мере того, как оно будет появляться. Мы вас слушаем. Итак, на что она похожа, эта дверь в бессознательное?

– Железная, толстая, бронированная, на здоровенных петлях, с огромным ржавым замком.

– Представьте, что я даю вам ключ от замка. Вставляйте его в замочную скважину, поворачивайте. Все, открыли. Нажмите на ручку, медленно толкайте дверь. Получается?

– Нет.

– Старайтесь.

Легко сказать, столько ржавчины! Лучше бы открыть глаза и сразу все прекратить. Но нет, чувствую, она не позволит мне так легко увильнуть. Что ж, придется продолжить игру.

– Готово, открылась.

– Браво, Рене! Перед вами коридор с пронумерованными дверями. Видите их? Можете описать?

– Толстый красный ковер, белые двери, черные цифры на позолоченных табличках.

– Какой ближайший к вам номер?

Не очень-то разглядишь. Надо сфокусироваться.

– 111.

– Это значит, что вы вышли из двери номер 112. Ваша нынешняя жизнь – 112-я. Хорошо. Теперь вам надо выбрать, какую жизнь вы хотите посетить. Четко сформулируйте, что доставит вам удовольствие.

– Что доставит?.. Скажем, та жизнь, в которой я вел себя максимально… героически.

– Прекрасно. Дверь, соответствующая этой героической жизни, осветится красным. Видите ее?

– Да, ее номер 109.

– Значит, она совсем недавняя. Ну же, открывайте.

Как-то я не очень уверен…

– Вперед, Рене. Я здесь. Здесь все мы, мы вас поддержим.

Раз так, придется идти до конца.

– Открыл.

– Опишите подробно все, что вы видите, слышите, чувствуете за этой дверью 109, Рене.

Глаза под веками движутся, Рене вздрагивает, на его лице острое изумление. Немного погодя он произносит:

– Я вижу свои…

2.

– …руки.

Он продолжает обследование, сообщая о своих открытиях по мере их совершения.

Сознание Рене различает руки, отходящие от тела, в котором он находится. Пальцы в шрамах, ногти черны и обломаны. Кисти, торчащие из голубых рукавов, принадлежат, похоже, молодому человеку. Над ним ночное небо. Он достает из кармана зажигалку, щелкает ею и освещает огоньком свои часы. Стрелки показывают 5:35.

Он видит людей вокруг. На всех одинаковая голубая форма. Как историк он без труда опознает в ней французское обмундирование времен Первой мировой войны. От дыхания людей в морозном воздухе висит мутный пар. Они сидят в траншее глубиной два метра с обложенными досками стенами. Воняет гнилью и горелой плотью. Рене чувствует во всем теле окоченение.

Что я здесь делаю?

Унтер в кепи и с нашивками объявляет перекличку. Звучат фамилии и имена.

Услышав «капрал Ипполит Пелисье», он, к своему удивлению, отвечает:

– Я!

Вывод: в той, старой, жизни его звали Ипполит Пелисье.

Унтер-офицер проверяет своих подчиненных. Подойдя к Ипполиту Пелисье, он смотрит на его личный значок и говорит:

– Послушайте, капрал, мне знаком ваш послужной список, но потрудитесь все же позаботиться о своей внешности. Она должна быть безупречной. Может, убьют, может, нет, но опрятность никто не отменял. Извольте причесаться, пока не нагрянуло начальство.

– Слушаюсь, сержант.

Ипполит удаляется в туалетный угол, где, глядя в зеркальце, быстро приводит в порядок волосы, закрепляя слюной чуб. При этом нынешний Рене Толедано видит, каким он был внешне в своей прежней жизни, в жизни Ипполита Пелисье.

Это я?

Ему не больше 20 лет. Навощенные кончики усиков торчат вверх. Глаза серые, волосы черные, губы тонкие, на подбородке ямочка. Глядясь в зеркало, он как будто успокаивается. Вихры требуют еще слюны. Громовой голос сержанта отрывает его от изучения собственной внешности.

– Что вы там застряли, капрал? Нашли время корчить из себя Нарцисса! Марш на позицию, сейчас будет инспекция!

Ипполит Пелисье торопится в строй и равняется с остальными солдатами. Сержант приказывает проверить винтовки и пистолеты. Щелкают затворы. Наконец объявляют о появлении генерала. Он весь в галунах и медалях, окружен старшими офицерами. Стоя на ящике, он обращается к личному составу:

– Сегодня, 16 апреля 1917 года, здесь, близ города Лана, мы решили перейти в наступление и смять оборонительные порядки немецкого фронта. Неприятель удерживает Дамскую дорогу. Пехота будет продвигаться на сто метров вперед каждые три минуты. Это немного быстрее, чем в Вердене, где мы при схожих условиях сумели отбить форт Дуомон. Мы применим ту же тактику, доказавшую свою успешность. Затем впервые вступят в бой танки «Шнейдер», они ударят врагу в тыл и облегчат задачу пехоты. Цель – достигнуть до наступления темноты южного предместья Лана.

Ипполит поднимает руку:

– Господин генерал!

Ретивые офицеры готовы заткнуть выскочке рот, но Нивель показывает величественным жестом, что готов его выслушать.

– Как там поживают боши? – интересуется Ипполит.

Полководец усмехается:

– Разве вы не слышали все эти дни залпы наших пушек? На них валится град наших снарядов, произведенных в Сент-Этьене. Могу даже привести точные цифры: 5310 наших орудий уже выпустили пять миллионов снарядов малого калибра и полтора миллиона крупного. По всей видимости, три четверти неприятельских порядков уничтожено. Остается только завершить начатое. Немцы несут потери, они измотаны. Они смогут оказать нам лишь слабое сопротивление. Вы подниметесь на этот холм и покончите с ними. Так мы, точнее, вы положите решающей победой конец этой изнурительной войне. После этого тевтонские захватчики уберутся восвояси, а вы героями вернетесь домой, к женам, родным, друзьям, и воцарится мир, как раньше.

Генерал Нивель делает выразительную паузу. Он смотрит на офицеров и мощным голосом провозглашает:

– Час пробил. Уверенность, отвага! Вив ля Франс!

– Вив ля Франс! – дружно звучит в ответ.

– Будьте героями! – заключает генерал.

– Все по местам! – командует сержант. – Приготовиться к наступлению!

Ипполит проверяет кинжал и фляжку. Для апреля очень холодно. Всю ночь шел снег. Солдаты выдыхают все больше пара. Справа от Ипполита Рене видит сенегальцев. Те так дрожат от холода, что слышно клацанье зубов.

Сержант орет:

– Приготовиться!

Большинство солдат хватаются за фляжки и пьют для храбрости ром. Что до Ипполита, то у него во фляжке красное сицилийское вино. Это единственная его причуда, но он крепко за нее держится. Перебродивший виноградный сок его согревает и успокаивает.