Несколько мертвецов и молоко для Роберта - Георгий Котлов

Когда вода нагрелась, мы вот так же наставили на пол и на край ванны большие свечи, потому что электричества в особняке не было, и зажгли их. «Прямо Новый год», — сказал он, и это были последние слова, что я от него услышал.

Я ответил, что, скорее все, это напоминает церковь, когда в ней отпевают покойника, а он, улыбнувшись, промолчал. Наверное, глядя на эти зажженные свечи, ему было приятнее думать не о церкви в час, когда в ней отпевают покойника, а о новогодней елке в кругу своей семьи — матери, отца, младшей сестренки и здоровенного кота по кличке Киса Воробьянинов. Он сам рассказывал мне о своей семье, о родителях, младшей сестре, которая перешла в третий класс, и о всеобщем любимце Кисе Воробьянинове. Показывал и фотку, где все запечатлены за празднично накрытым столом, сам он сидел между усатым отцом и матерью с грустными глазами, его сестренка с большим бантом и без переднего верхнего зуба прижимала к груди угрюмого и полусонного кота…

Я залез мыться первым, отмачивался и блаженствовал, наверное, с полчаса, а когда вышел из ванной, растираясь казенным вафельным полотенцем, увидел, что товарищ мой валяется мертвым возле окна — снайпер влепил ему пулю прямо в глаз, — и он уже успел снять брюки, готовясь залезть в ванну после меня…

И сейчас все было так же.

Ванна… Свечи…

Я подумал, что, если сейчас выйду из ванной, увижу своего мертвого товарища снова.

Наверное, я на самом деле немножечко спятил, потому что действительно вылез из ванны и заглянул на кухню, а потом в единственную комнату, где была разложена широкая тахта, стояли два кресла, шифоньер, телевизор с видеомагнитофоном на подставке и книжный шкаф. Все было на месте, не было лишь мертвого товарища у окна с черно-красной дырой вместо левого глаза. Неудивительно, ведь я был дома, а товарищ навсегда остался там, три с лишним года назад…

Мокрые ноги оставляли на голом полу блестящие следы, это на кухне и в коридоре, в комнате был ковер, но заходить в нее я не стал. Я вернулся в свою ванну снова и только лег в нее, как, несколько раз моргнув, лампочка вспыхнула ослепительным белым светом — настолько ярче, чем обычно, что глазам сделалось больно. Я на секунду зажмурился, а когда открыл глаза, увидел, что из крана хлещет кровь.

Я смотрел на эту кровь и никак не мог понять, как из обыкновенного водопроводного крана вместо воды может литься темная и густая кровь.

Я подумал, что или я окончательно спятил, или сам Дьявол устроился в городе главным водопроводчиком, подсоединил к венам и артериям трубы и пустил по ним грешную человеческую кровь. И я должен был купаться в этой крови. И другие должны были купаться — матери должны купать в крови своих кричащих младенцев, те, кто любит развлекаться в ванне с подружкой, должны трахаться в этой крови, — а кто не хочет купаться, будут эту кровь пить… Может, и мне стоит сделать глоток, подумал я, раз уж кто-то Всемогущий захотел сделать из всех людей вампиров?.. Тогда, хлебнув из крана, мы будем пить кровь друг у друга…

Я подставил под тонкую, чуть толще спички, струйку руку, и только тогда сообразил наконец, что это никакая не кровь, а всего лишь очень ржавая вода. Я совсем позабыл, что из крана может литься очень ржавая вода, очень похожая на кровь.

— Это не кровь, — сообщил я пауку. — Ржавчина, но не кровь. Совсем забыл, что вместо воды иногда идет ржавчина. Наверное, где-то меняют трубы. Там, где я жил все это время, нет водопровода, воду нужно набирать из колодца, и она всегда очень чистая. Интересно, попади я к тебе в паутину, ты тоже высосал бы из меня всю кровь, как из мухи?

Паук не шевелился в своей паутине. Наверное, он слушал меня. Наверное, я сошел с ума…

Мне представилась огромных размеров ванная комната с огромной паутиной под потолком, где виднелось несколько огромных мух, огромный засохший таракан и я в нижнем женском белье, а огромный паук высасывал из меня кровь. Теряя ее, мое тело постепенно съеживалось и уменьшалось, превращаясь в пустую мертвую оболочку, — нет крови, значит, нет и жизни.

— Ты любишь кровь, приятель? — снова спросил паука.

Он мне не ответил, а я добавил:

— Мне она не очень нравится, она очень густая и пахнет… Неприятно пахнет. Хуже даже, чем пахнет дерьмо в общественном туалете. Может быть, если бы я, как ты, питался кровью, она мне и нравилась, но, знаешь, приятель, когда мне пришлось несколько часов сидеть возле своего мертвого товарища, у которого из глаза натекла целая лужа свежей крови и которая воняла так сильно, что можно было подумать: воняет не кровь, а сам человек… тогда я понял, что кровь — чертовски отвратительная штука. Можешь мне, приятель, поверить. И все дело в том, что он был нормальным парнишкой, и мы с ним становились вроде как друзьями, рассказывали о доме и все такое, но раньше от него никогда так не пахло…

Паук, застыв среди своих трофеев, мух и таракана, слушал меня. Мне хотелось поговорить, и он был моим единственным слушателем. Наверное, я сошел с ума… Музыка сверху больше не была слышна. Помывшись, меломан, наверное, ушел из ванной, прихватив свой магнитофон.

На полочке для мыла, возле флакончиков с шампунями и бальзамами для волос, лежали два одноразовых станка для бритья «Жиллетт», синих, с двойными лезвиями. «„Жиллетт“ — лучше для мужчины нет?» Так утверждает реклама. И так тоже: «Первое лезвие бреет чисто, второе еще чище?»

Я взял один из станков и, вставив в кран, разломал. Кусочки синей пластмассы посыпались мне прямо в ванну. Я долго собирал их под водой по дну, некоторые из них вдобавок плавали, а потом из самого большого осколка я выковырнул узенькую полоску стали, — лезвие было тонким, очень острым и отлично срезало волоски на моей руке.

Потом я провел им между большим и указательным пальцами, ранка получилась маленькая, кровь едва сочилась и, чтобы она пошла сильнее, ранку приходилось сжимать, выдавливая кровь. Но и тогда крови выступило очень мало, и я сделал разрез побольше. Боли я совсем не чувствовал. Кровь большими частыми каплями полетела в воду — кап-кап-кап…

Я отвинтил с флакончика яблочного шампуня колпачок и подставил его под эти капли. Когда он наполнился, я смыл с руки остатки крови и пальцами зажал рану — кровь перестала течь. Колпачок с кровью я поставил на угол ванны, между зажженных свечей. Хотя электричество дали, свечи продолжали гореть, и мне не хотелось их гасить. Было очень светло, и от их огня нагрелся даже воздух. Зеркало запотело, но все равно в нем были видны десятки расплывчатых огоньков. Отражение зажженных свечей.

— Иди, — сказал я пауку. — Хочешь крови — иди и пей.

Паук не шевелился и не спешил спуститься вниз, чтобы напиться — мой яд на груди и животе подсох — моей крови.

3

Вдруг в прихожей раздался звонок. Кто-то очень настойчиво давил на кнопку в подъезде.

Я даже не шелохнулся, хотя внутри весь так и напрягся. Но это был не ее звонок, а когда приходит тетка, она всегда стучит в дверь условным стуком. Это необходимость. Не стоит открывать дверь незнакомому человеку, если ты три с лишним года считаешься дезертиром и, как крыса, должен ото всех прятаться. Проклятая война.