Назвать своей - Оливия Гейтс

А затем он отпустил ее и, прежде чем завести машину, сказал:

– Стать у тебя первым – небывалая привилегия для меня. И я собираюсь подарить тебе невообразимое удовольствие.

Он с лихвой выполнил свое обещание.

Их так неодолимо влекло друг к другу. Оба понимали, что секс на одну ночь – не для них. Однако из-за неудачного примера собственных родителей и провального опыта почти всех ее знакомых Калиопа полагала, что постоянные отношения отупляют человека, превращая его в посредственность, и ведут к безнадежному разочарованию.

Она не испытывала желания рискнуть завести подобную связь, но никак не могла насытиться Максимом. Встречи с ним уже не были для Калиопы искушением – они превратились в необходимость, поэтому ей хотелось быть уверенной, что эти отношения не станут развиваться в неверном направлении. Она установила правила для их свиданий: встречаться только тогда, когда позволяет их расписание, а также лишь до тех пор, пока оба испытывают страсть и удовольствие. Но едва пыл начнет гаснуть, они по-дружески распрощаются, и каждый пойдет своей дорогой.

Максим согласился на ее условия, но добавил свое, которое не подлежало обсуждению: Калиопа не должна параллельно встречаться с кем-то еще. Удивительно было услышать такое от мужчины со скандальной славой плейбоя, но это еще больше затянуло ее в бушевавшие между ними страсти.

Калиопа постоянно гадала: сколько продлится этот роман? Даже в самых заветных мечтах она не смела надеяться, что их чувства будут горячи еще долго, тем более бесконечно. Но прошел уже год, а их с Максимом все сильнее тянуло друг к другу, пыл лишь разгорался.

«Я не могу потерять его», – призналась она себе. Но нужно было открыть ему правду.

– Я беременна, – неожиданно для самой себя произнесла Калиопа вслух, ощутив, как тут же сильно забилось сердце.

Ответом была тишина. Максим словно окаменел. Живыми остались лишь его глаза, и их выражение убило всякую надежду, что беременность приведет к чему-то большему между ними.

И сразу Калиопе показалось, что она задыхается под весом его тела. Почувствовав это, Максим скатился с нее. Она застонала, понимая, что он вышел из ее тела, скорее всего, последний раз.

Задрожав, Калиопа села, потянувшись за одеялом.

– Тебе не стоит об этом беспокоиться. Моя беременность – моя забота, и это мое дело – что я решила оставить ребенка. Просто я подумала: ты имеешь право об этом знать, а еще – поступать как хочешь в связи с этим фактом.

Он тоже сел с лицом мрачнее тучи.

– Ты не хочешь, чтобы я приближался к твоему ребенку.

Неужели ее слова заставили его так подумать? Она с трудом прошептала сквозь ком в горле:

– Это и твой ребенок. И я – за твое участие в его жизни, каким бы оно ни было.

– Я хочу сказать, что ты и сама не захочешь, чтобы я был рядом с твоим ребенком или с тобой, его матерью. Я – не тот человек, на которого можно положиться в подобной ситуации. Да, я дам ребенку свою фамилию, сделаю своим наследником, но не буду принимать участия в его воспитании. При этом я хочу остаться твоим любовником, пока ты хочешь меня. Как только я тебе надоем, сразу исчезну. Я всегда буду поддерживать и ребенка, и тебя, но не буду с вами жить. – Он потянулся к ней. – Это все, что я могу предложить. Вот такой я. И измениться мне не под силу.

Калиопа смотрела в его горящие огнем глаза и думала о том, что самым разумным будет отказаться от его предложения и прямо сейчас вычеркнуть этого мужчину из своей жизни. Но невозможно было даже помыслить об этом. Какую бы боль ни сулило ей в будущем продолжение их отношений на его новых условиях, она не могла пожертвовать тем, что еще можно получить от него в настоящем.

И Калиопа уступила.

Неделя проходила за неделей, принося сомнение в правильности выбора и подтверждая догадку, что беременность разобьет прежний совершенный роман в осколки. В каждом слове и поступке Максима теперь чувствовалась отчужденность, хотя сбивало с толку то, что он всегда возвращался к Кали – еще более жадный до обладания ею, чем прежде.

А когда пошел седьмой месяц беременности и Калиопа вообще перестала понимать, как можно назвать ее отношения с Максимом Волковым, он просто исчез. И ее мир рухнул.

Настоящее время

– Он так и не вернулся?

Кали взглянула на красивое лицо Кассандры Ставрос. Понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить, что ее подруга говорит вовсе не о Максиме. Ведь она даже не знала о нем. И никто не знал.

Кали держала свой роман в секрете от семьи и друзей. И даже когда беременность стало невозможно скрывать, а Максим все еще оставался рядом, она все равно отказывалась говорить близким, кто отец ребенка. Ситуация была слишком нестандартной. Не хотелось никому ее объяснять, особенно своей греческой семье, свято чтящей традиции.

Калиопа знала: единственный, кто ее не осудит, – это брат Аристидис. Но Максима он точно захочет порвать на куски. Попав когда-то в похожий переплет, брат приложил все силы к тому, чтобы быть рядом со своей любимой, а теперь женой, Селеной, и их сыном Алексом. И любой мужчина, не поступивший так же, в его глазах просто преступник. Аристидис постарается сурово наказать Максима за уклонение от его обязанностей. Зная Волкова, легко предсказать, что это приведет к настоящей войне.

Калиопа не хотела считаться ничьей «обязанностью» или позволять брату вмешиваться в ее дела. Она ведь сама сказала Максиму, что тот ей ничего не должен. Что же касается Аристидиса и других родственников, она уже давно не зависит от них, и ей не нужно ни их благословение, ни поддержка. Калиопа решила, что не позволит никому диктовать ей, как жить.

А потом Максим исчез, а вместе с ним и смысл рассказывать подробно об этом романе. Поэтому близкие знали лишь то, что у нее с отцом Лео «не было ничего серьезного».

А в этот момент Кассандра спросила Кали о другом мужчине в ее жизни – живом примере «ничего серьезного». О самом бессердечном человеке – ее отце.

По мнению Калиопы, он сделал единственное хорошее дело – бросил ее мать с кучей детей на руках еще до рождения Кали. У ее братьев, особенно Аристидиса и Андреаса, на всю жизнь остались в душе шрамы от его равнодушия к ним. Она избежала хотя бы этого.

– Нет. Он однажды исчез, и больше мы о нем не слышали. Даже не знаю, жив ли он еще. Впрочем, он, скорее всего, мертв, иначе непременно появился бы, когда Аристидис заработал свои первые десять тысяч долларов.

Подруга открыла от удивления рот.

– Думаешь, он вернулся бы и попросил денег у сына, которого бросил?

– Не можешь себе такое представить?

Кассандра пожала плечами:

– Вряд ли. Мой отец и дяди, может, и кажутся чересчур контролирующими меня занудами, но это лишь оттого, что они хлопочут надо мной, как наседка над цыпленком.