Форсирование романа-реки - Дубравка Угрешич

15. Половину зарплаты я потратила на открытки с надписью «Привет из Загреба». Вскоре я получила открытку от писателя из Ганы, с надписью «Привет из Аккры».

16. В апреле я вместе с писателями Сашей и Велимиром поехала в Москву на встречу писателей. Там два журналиста попросили меня и Велимира дать интервью. Сначала они несколько раз сфотографировали нас перед гостиницей «Пекин», в которой мы остановились, а потом выразили желание снять нас перед памятником Маяковскому, который и сам стоит перед гостиницей «Пекин». Мы согласились. Маяковский был очень большим, а мы, соответственно, очень маленькими. Вокруг памятника, посматривая на нас, прогуливался старичок. Журналисты заволновались – этот старик не кто иной, как сам скульптор Кибальников, именно тот Кибальников, который сделал вышеупомянутый памятник Маяковскому! Тогда они снова стали нас фотографировать, теперь уже вместе с Кибальниковым. Мы опять были очень маленькими, скульптор Кибальников чуть побольше, потому что он влез Маяковскому на ботинок, а Маяковский самым большим. Потом журналисты умчались, забыв про интервью. Moй московский приятель Витя уверял меня, что скульптор Кибальников давно в могиле. Все это было очень странно.

17. В Москве я была в гостях у художника Кабакова, который показал мне свои замечательные волшебные коробки. В одной были картинки, которые рассказывали о человеке, всю сво жизнь проводившем в шкафу. Картинки были совершенно черными, что вполне естественно для видения мира человеком из шкафа. Мне эта коробка понравилась больше всех.

18. В мае ко мне в гости приехала Хельга. M был теплым. По ночам на террасе Хельга читала в свете луны и карманного фонарика книгу «Die Frau und Russland». Днем она говорила слва «Quatch, verrьckt, Scheisse». Потом Хельга yeхала в Берлин, и мне было жаль, что она уехала.

19. В мае газеты писали о том, что цены страшно подскочили, а зарплата страшно упала, а один министр выступил в печати насчет какких-то болот и оппозиционеров, которые в этих болотах чувствуют себя как рыба в воде, и насчет того, что болота нужно осушить и после мелиорации посмотреть, останутся ли по-прежнему эти рыбы оппозиционерами.

20. Мой приятель Ненад позвал меня на прогулку в парк. «Этот парк такой маленький, что мы должны ходить совсем медленно, чтобы не потратить его слишком быстро», – сказал он.

21. Костоправ Gene A. Zdrazil прислал мне открытку с видом Нью-Йорка, на которой было написано: «Привет из Сан-Франциско вам и вашему позвоночнику. Как ваши позвонки? Надеюсь, что хорошо». Объявилась и писательница из Дании, сообщив, что работает над новым романом, в котором главный герой – ящерица. Читая письмо, я представила себе ящерицу Varanus salvator, длина которой может достигать двух метров, и позавидовала датской писательнице из-за такой длины.

22. В июне, по пути в Италию, ко мне заехал румынский поэт Дину и сказал, как это прекрасно, что он поэт именно из Румынии, а не из какой-нибудь другой страны, и что он не поменялся бы ни с кем, несмотря ни на что. Я на это сказала, что я бы тоже. Несмотря ни на что.

23. В июне меня опять прихватило. Меня навестил Анте, который в связи с моим ишиасом рассказал про свой спондилез и жизнерадостно продемонстрировал, как трещат его шейные позвонки. «Слушай внимательно», – говорил он тоном, который требовал полной тишины. Я слушала и действительно слышала, что они трещат.

24. Меня навестила также подруга моей мамы товарищ Зорка, ветеран, она рассказала свой сон. «Мне снился, – сказала она, – большой, торжественно украшенный зал. В первых рядах сидели мои боевые товарищи – все в орденах и все генералы. А для меня не осталось ни одного свободного места». «Мы, женщины, всегда дискриминированы, как наяву, так и во сне», – сказала я товарищ Зорке.

25. В июле я поехала на остров Паг, известный своими лечебными грязями. На этих грязях люди демонстрировали друг другу шрамы от операций и терли губками спины. Мне тер спину один мясник из Вировитицы. На пляже я читала Ле Kappe, Канетти, Воннегута, «Волшебную гору» и «Три мушкетера». Последнее даже три раза. Однажды ночью мне приснилось, что я занимаюсь любовью с собственным alter ego. Моя alter ego была на десять лет младше меня. Черт побери, как это грустно. Я уважаю старость, но не в вареном и не в жареном виде, – сказала я самой себе словами Портоса.

26. В конце июля я вернулась в Загреб. В почтовом ящике я нашла письмо от бразильского писателя Карлоса, с которым я познакомилась в Workshop. В письме была ксерокопия какого-то его текста, один отрывок был помечен красным фломастером. Там было написано: «В центре была одна писательница из Восточной Европы, с необыкновенным именем Дубруфка, несомненно немного чокнутая. Например, стоило мне упомянуть Рио, как она начинала приставать ко мне с каким-то Остапом Бендером».

27. Однажды меня пригласил на ужин мой знакомый, поэт. За ужином он пространно и очень интересно рассказывал о важности домашнего воспитания в широком смысле, и мне это очень понравилось. После ужина мы занимались любовью. «Спасибо тебе. Я так здорово кончил», – сказал поэт.

28. В августе я купила толстую тетрадь и записала там:

«Шляпа полна образов! Что должен делать тот, который я сейчас держу в руке?» – с твердым намерением написать роман, хотя точно не знала, какой именно. «Это у тебя от недостатка движения», – сказал мой приятель Грга, когда мы пили кофе. Зашла и моя приятельница Снежана и спросила, о чем я собираюсь писать. «Да я бы хотела о писателях», – сказала я. «Ты все время пишешь о писателях», – сказала она. «Только хорошие писатели могут писать о чем попало, а плохим надо позаботиться о теме», – добавила она. «Что делать, если я люблю писателей, ведь они такие маленькие, и мне их жалко», – сказала я, решив поместить еще не существующее действие в Загреб.

29. «Золотой венок» Стружских вечеров получил известный советский поэт Андрей Вознесенский, который несколько раз повторил в интервью нашим газетам, что чем хуже поэту, тем лучше поэзии.

30. В начале сентября я получила открытку от своего приятеля Цуле, писателя из Белграда. «Дорогая Дуле, форсирую роман-реку», – было написано на открытке. Я ответила лирически: «Дорогой Цуле, мне тоже нелегко. Шляпа полна образов. Что должен делать тот, который я сейчас держу в руке?» Вскоре пришла телеграмма: «Пусть он не пиздит. Тчк. Это самое главное. Тчк. Как в жизни, так и в прозе. Тчк».

– Как можно любить истории, в которых нет смысла и которые ничего не значат? – спросил их мудрый Улуг.

– Именно за это мы их и любим, – отвечали жены султанов.

Вольтер. Задиг, или Судьба

Все это происходило до падения Великой Стены.

А когда Стена была разрушена,

Много что происходило

Тоже,

Но это больше не было

Тем же.

Хосе Рамон Эспесо поселился в загребском отеле «Интерконтиненталь» около шести часов утра. Войдя в свой номер, он сразу же направился к окну и раздвинул шторы. В комнату вполз серый утренний свет. Затем он вернулся к своей дорожной сумке, чтобы достать вещи. Аккуратно повесил костюм на вешалку. Металлический звук от соприкосновения вешалки с перекладиной в шкафу разбил утреннюю тишину. Заботливо сложенную белую рубашку и галстук положил на постель, он собирался надеть это на заседание. Пятнадцать экземпляров доклада под заголовком «Поэзия и цензура» выложил на письменный стол. Затем прошел в ванную комнату, оставил там несессер, сразу же вынул зубную щетку и пасту. Снял с унитаза бумажную ленту с надписью «продезинфицировано» и бросил ее в ведро для мусора. То же самое он сделал и с целлофановыми пакетиками на стаканах. В один из них поставил зубную щетку и пасту. Хосе Рамону было приятно это утреннее знакомство с предметами и пространством гостиничного номера.