Уходящая натура - Михаил Буриданов

отступит без попытки наступления, он сожалел, что не пригласил Женю в театр и не попросил телефон. Он не знал о ней ничего, кроме разоблаченного замысла матери, на чутьё которой, как никогда, хотелось надеяться…

Спектакль БДТ игрался через неделю. Три дня он ничего не предпринимал, не желая показаться ни Жене, ни матери рыбкой, легко клюнувшей на материнскую или их обеих удочку. Но поскольку он, как ни крути, клюнул, с наживкой надо было что-то делать. Помочь могла только мать, но она не подавала вестей. Он позвонил ей и спросил как ни в чем не бывало, нет ли у нее Жениного телефона. Мать как ни в чем не бывало тут же продиктовала телефон, видимо, зная его наизусть или держа при себе в ожидании сыновьего звонка. Больше они ни о чем не говорили.

Вечером он позвонил Жене и спросил, не наступил ли «другой раз», чтобы он мог её куда-нибудь пригласить.

– Видимо, да, – лапидарно ответила Женя.

Не убоявшись банальности места, он предложил ей встретиться через час «возле Александра Сергеича, а там решим». Она такую скорость отвергла, но согласилась встретиться завтра в том же месте и в то же время.

Он ждал её с букетом роз, мало в них понимая, но еще никогда не выбирая цветы с таким трепетным вниманием. Женя появилась из подземного перехода в длинной облегающей белой юбке, доминирующей на тонкой фигуре. «В чем-то белом без причуд…», – завороженно проассоциировал он, двинувшись навстречу заметившей его девушке.

Принимая цветы, она с удивлением тихо произнесла:

– «Супер стар» – мои любимые – и, вдыхая их аромат, почти про себя, но явно поощрительно прошептала: – Угадал…

Ему сразу стало тепло. Взяв Женю под руку, он повлек её обратно к переходу, чтобы для начала пройтись по сокровенному Тверскому. На этом клочке Москвы, уж такова была здешняя аура, ему когда-то особенно тосковалось о Ней. Идя рядом с Женей под переливами приветливых фонарей вступающего в осень бульвара, он пьянел от мысли, что несбывшееся возможно, и впервые внутренне соответствовал празднику, творимому всем, что вокруг стояло и двигалось.

Вскоре он уже знал, что в детстве Женя увлекалась рисованием, но после музыкальной школы «по инерции» закончила Гнесинку и работает в театре; что разница в их возрасте – десять лет (меньше, чем он думал); и что его мать давно ей «почему-то симпатизирует, впрочем, взаимно». Ей он успел поведать о своем ТОО, придуманном на пару с завлабом, когда их отраслевой НИИ окончательно деградировал; о без сожаления брошенной почти перед выходом на защиту кандидатской; о том, что никогда так себя не уважал, получая деньги за сделанную работу; и, конечно, о том, какой кайф – работать, будучи самому себе хозяином.

Они перешли на Суворовский, добрели до Арбатской площади, и он предложил зайти в «Прагу», загодя посчитав респектабельность знаменитого ресторана соответствующей моменту. Попасть туда оказалось легче, чем он ожидал. В зале, где они расположились, не танцевали, но танец напоминала вся их встреча: он вёл, а Женя послушно шла за ним – по улице, в разговоре, даже в меню заглянула скорее для проформы, озвучив свой выбор как «что-нибудь рыбное». Доверившись на редкость обстоятельному, без тени угодливости официанту, он заказал ужин. Они пили экзотическое французское шардоне и обсуждали то или сё, подспудно помогая друг другу осваиваться вместе…

Но предвкушение подарка судьбы всё же перебивалось подозрением, что за столом сидели рыбак и рыбка, притом что наживку он уже заглотил. Не желая ставить ни Женю, ни себя в неловкое положение, он не решался спросить, соучаствовала ли она в «рыбалке» вместе с матерью, а в параллель с разговором придумывал для неё оправдания. Мать оправдывали благие намерения, но ведь и Женя совсем не обязательно собиралась его поджарить и съесть. Почему бы ей тоже не искать свою половинку и не поступиться в поиске, собственно говоря, предрассудками… «Хороша половинка – незнакомый мужик на десять лет старше, да еще с сыном, о чем она не могла не знать, соглашаясь на сговор с матерью», – моментально среагировал на это предположение внутренний голос…

– О чём ты думаешь? – спросила Женя, будто догадавшись о его опасениях.

– Думаю пригласить тебя в театр послепослезавтра.

– После, так после, – покорно согласилась она, мелькнув улыбкой и возвращаясь в ипостась сидевшей рядом мечты.

Он вдруг вспомнил, как однажды, тоскуя от юношеского одиночества, пронзительно осознал, что в этот самый момент где-то существует его будущая жена, и как засосало под ложечкой: где она сейчас, с кем? Не тосковал же он тогда о маленькой Жене, в которой ни за что не распознал бы свою героиню, даже если бы они и впрямь встретились в тот самый момент. Ничего в их жизнях такая встреча изменить не могла. Но Женя оказалась единственной подвигшей его на это воспоминание, и он зацепился за этот факт, примеряя к нему предзнаменование чуда – всё более желанного вопреки бдительности внутреннего охранника.

Она призналась, что знает о нем уже несколько лет. «Твоя мама иногда делилась со мной твоими семейными несчастьями». – «И тем, что я их не заслуживал – угадал?» – «Отнюдь нет». Женя не стала раскрывать откровений матери, похоже, опасаясь её подвести или неловкости от погружения в тему несложившегося чужого брака. Но он и без того оценил материнскую мудрость – не выгораживать сына перед той, с кем хотелось его соединить, и вновь порадовался их женскому тандему.

– А еще я знаю, что ты защищал Белый дом.

– Рассказать?

Он приготовился поделиться наиболее интересными эпизодами памятного события, но оказалось, что Женя с подругой тоже отстояли у Дома Советов обе ночи. Она вспоминала, как «было здорово, даже под дождем, хотя и немного страшно», восхищалась Ростроповичем, примчавшимся из Парижа в Москву «воевать», а потом благодарившим москвичей за два самых счастливых дня своей жизни. А он воодушевлялся их неожиданной «идейной» совместимостью, невольно вспомнив аполитичность бывшей супруги и «нейтралитет» самых близких друзей – в отличие от него партийцев, правда, опять же с приставкой экс.

– У тебя и подруга музыкант?

– Почему ты так решил?

– У музыкантов какая-то повышенная пассионарность – ты, Растропович, да и много других там было, если помнишь.

Женя хохотнула и посерьезнев спросила:

– О чем ты подумал, когда объявили о ГКЧП?

– Сказал себе, даже в дневнике записал: «Нарыв лопнул».

– Что ты имел в виду?

– Естественный выход из болезненного процесса, не поддающегося лечению.

– С самого начала был уверен, что у них ничего не получится?

– Когда показали их пресс-конференцию. Не получалось представить, что