Томек у истоков Амазонки - Альфред Шклярский

Никсон втайне завидовал Смуге, особенно его умению ладить с людьми. Кроме того, Никсон знал, что индейцы презирают белых, не умеющих скрывать обуревавшие их чувства. Несмотря на это, он никак не мог совладать с собой и скрыть от посторонних взглядов чувство отвращения или страха, которое возбуждали у него насекомые и противные существа, населявшие джунгли. Поэтому теперь, когда ему пришлось послать в лагерь на реке Япуре своего помощника Уилсона, Никсону трудно было удержать в послушании и должной дисциплине ленивых капангос и индейцев, у которых он не сумел завоевать авторитет начальника.

Из расположенного поблизости барака доносились звуки гитары. Печальный перезвон гитарных струн иногда заглушался громким шумом тропического ливня. Играл на гитаре, видимо, надсмотрщик Матео, метис[12], с бурным и не очень похвальным прошлым. Слушая его низкий, страстный голос, трудно было поверить, что этот человек отличался холодной жестокостью, охотно пользовался ножом и кнутом.

Джон Никсон дремал под едва слышные звуки гитары. Его размышления прерывали неясные видения. Он засыпал. Сквозь сон ему показалось, что где-то в глубине сельвы послышались глухие звуки там-тамов. Это не возбудило в нем опасений. В этой части бассейна Амазонки сильно влияние негритянских обычаев, завезенных из глубины Африки многочисленными черными рабами. Дыхание молодого Никсона становилось глубже и ровнее. В конце концов, белый человек крепко заснул…

* * *

Отряд вооруженных людей, в ночной темноте, крадучись окружал лагерь сборщиков каучука. Когда гроза и ливень прошли, вооруженные люди, прячась в густом подлеске сжали кольцо окружения вокруг раскорчеванной площадки. Это были индейцы племени ягуа, отличавшиеся светло-коричневым цветом кожи. Их нагие тела прикрывали только пышные юбки из рафии[13], доходившие до щиколоток ног. Головы индейцев украшали огромные парики, сплетенные из желтого волокна рафии, свободно падавшего на их плечи и спины до пояса. У некоторых в париках торчали перья попугаев, засушенные птицы и мыши. Индейцы носили ожерелья из семян растений. Они были вооружены луками и длинными духовыми ружьями из стеблей бамбука[14], из которых они выпускали небольшие, иногда отравленные стрелы. Южно-американские индейцы употребляли эти ружья для охоты, но если брали их с собой в военный поход, то эти ружья в их руках превращались в грозное оружие. От попадания маленькой стрелы противник погибал почти мгновенно.

На востоке показались первые лучи восходящего солнца. День вставал сразу, без предрассветных сумерек. Один из индейцев, по-видимому, вождь, наклонился к двум белым мужчинам, сопутствовавшим краснокожим воинам, и гортанным голосом, на языке ягуа, шепнул:

— Жаримени яренумуйу[15]дай сигнал!

Белый приложил палец к губам.

— Унжуй…[16]— предупредил индеец.

Белый гневно насупил брови. Он тоже заметил дворнягу, высунувшуюся из индейского шалаша. Если собака почует чужих, она разбудит спящих сборщиков каучука. Весь искусно разработанный план готов тогда провалиться. Белый мужчина быстро повернулся к вождю ягуа, и взглядом показал ему на духовое ружье. Они поняли друг друга без слов.

Индеец достал из плетенной сумки миниатюрную стрелу, всунул ее в бамбуковую трубку, уплотнил хлопчатобумажным пыжом. Поднес утолщенный конец бамбуковой трубки ко рту, и направил второй, тонкий конец на собаку. Набрав полную — грудь воздуха, что есть силы дунул в трубку.

Еще не совсем проснувшаяся дворняга, внезапно вздрогнула и повалилась набок, словно сраженная молнией. Некоторое время собака шевелила ногами, скребя когтями землю, но вскоре пала мертвой, не подав голоса.

Белый союзник индейца ягуа искоса взглянул на ужасного стрелка. Лицо вождя оставалось совершенно спокойным. На нем не отражались какие-либо чувства, но дерзкое поблескивание глаз и характерная гримаса жестокости на устах, не возбуждали к нему доверия. Белый мужчина инстинктивно коснулся рукоятки револьвера. Но в это мгновение дверь барака распахнулась. Один. за другим оттуда вышли трое капангос. Белый облегченно вздохнул. Он повернулся к вождю ягуа и крикнул:

— Вперед!

Утренние крики попугаев в сельве и протяжный, боевой клич индейцев ягуа раздались почти одновременно. Несчастные капангос не успели даже спрятаться в бараке. Прошитые множеством стрел из луков, они упали на землю. С адским воем из зарослей выскочили индейцы ягуа, ворвались в шалаши, откуда послышались крики ужаса и боли.

Притаившись в кустах, белые союзники ягуа, внимательно наблюдали за полем боя, держа в руках карабины. Они сразу же заметили Джона Никсона, который пинком ноги распахнул дверь хижины и остановился на ее пороге с револьвером в руке. Налитыми кровью и еще заспанными глазами он осмотрелся вокруг. Увидев погром своих людей, он побледнел от ужаса. Поднял револьвер и прицелился в подбегающего к нему индейца. Однако он не успел нажать курок. Один из белых союзников ягуа подбросил карабин к плечу. Прежде чем рассеялся дым после выстрела, Джон Никсон упал на пороге своей хижины. Вождь ягуа подбежал к нему, размахивая острым бамбуковым ножом.

Белый убийца и его товарищ повернулись спиной к индейскому охотнику за человеческими головами. Слишком уж отвратительное было это зрелище. Белые направились в барак, откуда их краснокожие союзники уже выносили каучук.

Не прошло и часа после боя, как разбойники уже быстро уходили в джунгли, неся ценную добычу. Они взяли также в плен сборщиков каучука, вместе с их женами и детьми. Никто не посчитал нужным оглянуться на оставленный лагерь, в котором догорали бараки.

Ян Смуга проснулся от тихого стука в дверь комнаты, в которой он спал. Не вставая с койки, со всех сторон закрытой сеткой москитьеры, он крикнул:

— Войдите!

В комнату, погруженную в полумрак застенчиво заглянула молодая женщина.

— Извините меня, пожалуйста, я не хотела прерывать вашу сиесту[17], но пришел мальчик из конторы, — стала оправдываться она, — говорит, что его прислал господин Никсон, по очень важному делу.